Избранник Ада

И наступил вечер, и скрылось солнце, и сделалась тьма. И вот, посмотрел на меня Господь мой любимый в последний раз и воскликнул, свершилось! И тут же разверзлись хляби небесные и сверкнули яркие молнии и раздались оглушительные громы, и Иисус испустил дух. И Кассий Лонгин сказал народу, воистину это был великий праведник! Он пронзил Его копьем под ребра, дабы убедиться, что Он мертв, и из раны истекла кровь Его и вода. И народ вокруг стал каяться, плакать и, расходясь, бил себя в грудь. Упал наземь и я, и стал кататься по земле и рвать на себе волосы в горе.

12. На следующий день я достал серебро из-под камня, [где прятал его] пришел к священникам [в храм] и бросил его Каиафе в лицо и сказал, прокляли вы этими тридцатью серебрянниками себя и народ свой. И ушел, чтобы исполнить волю Иисуса и написать это Евангелие, как Он завещал, ибо и моя смерть близка, поелику свет мне не мил без любимого Господа моего.

13. И вот заканчиваю я сие Святое Благовествование, как и заканчивается также и мое предназначение на этом свете. Гай Кассий Лонгин ждет [меня] с золотым тубусом. И дерево одинокое, каким теперь стал и я, мною на вершине скалы, высоко над Иерусалимом, давно выбрано, и веревка, на которой буду я висельником, уже смазана маслом, и препоясал я ей чресла мои. Иду, Господи, к Тебе со светлой улыбкой и обливаюсь слезами счастия. Лик твой вижу на Небесах, Господи, глаза, горящие желтые и улыбку твою Отца милостивого.

Не оставь, же меня, как обещал, любимый мой Господи! На тебя уповаю, Спаситель мой!

К Тебе иду!

Я закончил чтение и воззрился на портрет Христа, словно испрашивая его, так ли все было на самом деле? Мне почудилось, что на мой немой вопрос он ответил легким кивком головы, и даже волосы на его голове всколыхнулись, словно от дуновения ветра. Сказать, что я был поражен каким-то откровением, было нельзя, ведь я не был докой в этом вопросе, не был даже простым верующим, мало-мальски знакомый с догматами Церкви. И все-таки это Евангелие как-то взволновало меня, заставило сердце сочувствовать Вечному Жиду, неоправданно опущенному обществом и Историей.

Вложив рукопись в тубус, я вышел наружу.

Огляделся. Баал-берита все так же сидел на корточках перед Иудой и о чем-то тихо с ним разговаривал. Завидев меня, он поднялся и приблизился ко мне – от него пахло дымом. Иуда же, даже не обернулся в мою сторону.

– Ну что, все посмотрел, почитал? – спросил писарь Ада.

– Да. Мне вот что интересно: а на земле это Иудино Евангелие сохранилось где-нибудь?

– Да, сохранился список с него, в единственном экземпляре. Он хранится у Центуриона Центурии Зеро, помнишь, я тебе говорил о нем?

– Помню. Послушайте, а почему бы этому Центуриону не предать это Евангелие гласности – ну, там, опубликовать где-нибудь?

– А зачем, Коля? Это уже никому не надо, все устаканилось, и Церкви не нужны возмущения, как, впрочем, и нам. Всему свое время, и это время придет с Концом Мира.

– И что, никто, кроме Центуриона не знает об этом Евангелии?

– На Земле – никто, кроме, конечно, самого Центуриона. Это Евангелие – великая тайна Бога. Если хотя бы один человек прочтет эту рукопись – тогда это будет лишь возможная тайна, а когда ее будут знать трое, то это будет уже никакая не тайна.

– Так, получается, теперь эта рукопись стала полутайной, ведь я ее прочел! – воскликнул я, пораженный собственными словами.

Баал-берита снисходительно похлопал меня по плечу: