Избранник Божий

— Вестимо, по его воле, государыня! Он провидел еще накануне, что беды не миновать… Под клятвою мне эту лазейку в приделе указал и челн припасти велел…

— Так, значит, он озаботился о том, что и дальше нам делать? — воскликнула Марфа Ивановна, всплеснув руками.

— Обо всем позаботился, государыня, да так и сказал мне: «На случай, если меня Бог приберет, действуй так и госпоже своей мою волю передай. Волю и благословение, навеки нерушимые».

— Боже мой! Боже мой! — зарыдала Марфа Ивановна, закрывая лицо руками. — О нас, о нашем спасении позаботился, а сам на верную смерть пошел… На гибель…

— Авось милостив Бог! — вздыхая, проговорил Сенька. — Может быть, и вынесет господина из беды. Но только я о нем вестей ждать не смею. Я должен завтра же и дальше в путь…

Марфа Ивановна не осмеливалась и спросить, куда и когда он двинется, чуя над собой невидимую, высшую волю. Сенька это постиг чутким сердцем своим и потому, не спрошенный госпожою, продолжал:

— Мне приказано завтра же Мишеньку взять и скрытным делом, как бы своего ребенка, свезти на Кострому, как Бог даст, а оттуда к Москве пробираться окольным путем и сдать твое детище на руки боярину Ивану Никитичу… А тебе, государыня, повелено здесь пока оставаться, пока путь на Ипатьевский монастырь чист окажется, и тогда тебе с дочкой в тот монастырь под охраной верных людей ехать и там пребывать, пока я из Москвы за тобою приеду.

— А где же я верных людей возьму? — спросила опечаленная Марфа Ивановна.

— На то я тебя к куме и привел, чтобы тебе их не искать, — сказал Сенька. — Им можешь довериться… Они тебя от всяких бед оберечь сумеют… Ну, государыня, прости, на отдых всем нам пора. Я завтра чем свет вести получу и в путь двинусь.

Он поклонился низенько и ушел спать в сенички. А Марфа Ивановна еще долго сидела за столом, погасив лучину, пока, наконец, легкий и спокойный храп детей, давно уже забывших о действительности и ее бедствиях, не напомнил ей, что силы будут ей необходимы завтра и что их следует поберечь, если не для себя, то для блага детей. Она неслышно поднялась со своего места, перешла избушку и прилегла на лавке рядом с широко раскидавшимся Мишей.

— Храните его вы, светлые ангелы! — шептала она, засыпая и крепко сжимая сына в своих объятиях.

Чуть только заря занялась на востоке, тетка Анисья уже постучалась в двери сеничек, где спал Сенька.

— Чего? Чего? Кто там? Сейчас! — забормотал Сенька, стараясь очнуться от сна, который совсем одолел его под утро.

— С добрыми вестями, куманек! — пробасила ему тетка Анисья из-за двери. — Отпирай скорее — в путь пора.

Сенька вскочил на ноги, протирая глаза и натягивая кафтанишко на ходу, и отпер дверь.

— Тебе кляченька готова — в воз с сеном впряжена! И путь, сын старший сказывает, на полсотни верст чист от всяких воровских людей. Ехать тебе отсель на Чемерю, да на Сидорову Горку, да на Ахлестышево, да на Боярщину Боровую.

— Знаю, знаю, кумушка! До самой Костромы, почитай, наизусть все деревни помню.

— Ну, коли помнишь, так буди своего боярчонка, надевай на него одежонку крестьянскую и лаптишки с оборами… Вот тебе тут все в узле припасено. Кстати сказать, у меня и для боярыни есть вести… Тоже из худых лучшенькие…

Сенька не заставил себе повторять эти слова, тотчас постучался в избу, и когда Марфа Ивановна отворила ему дверь, он попросил у нее дозволения переодеть Мишеньку в крестьянскую одежду. Марфа Ивановна ничего ему не ответила и только глубоко вздохнула, когда Сенька стал быстро и ловко раздевать разоспавшегося ребенка и заменять его боярское платье и белье грубой крестьянской домотканиной и дерюгой. Особенно было ей больно видеть, когда Сенька снял с ног Мишеньки красные сапожки и, окутав их чистыми онучами, обул ему лапти и стал обматывать темными оборами.

— Боже праведный! — воскликнула она. — До чего мы дожили? Кто бы мог этого ждать?

— Э-э, матушка! И лучше, что не ждала этого. Ждавши-то небось хуже б мучилась!.. — сказала тетка Анисья, помогавшая Сеньке обувать Мишеньку. — А я, кстати сказать, тебе весть принесла на утеху.

— Весть?! Какую? О Филарете Никитиче? — быстро спохватилась Марфа Ивановна, обращаясь к старухе.

— Догадлива же ты! Сердце сердцу весть дает… Вестимо, о господине митрополите. Ныне молодцы из города пришли, так говорили, жив, мол, он и невредим… Ворами взят в полон и под крепкой охраной отправлен в Тушино, к ихнему царьку.

— В Тушино? — воскликнула Марфа Ивановна.

— Так сказывали. А других посекли, поувечили многое число, таскали, вишь, из собора потом да так на площади грудами и покинули…

Ужас охватил Марфу Ивановну при мысли о том кровопролитии, от которого она была избавлена каким-то чудом.

— Ну вот! И обряжен молодец, а и проснуться-то ему невмоготу, — добродушно заметила тетка Анисья. — Прощайся с ним, матушка! Мы его сонного так на воз и снесем…

И она подхватила сонного Мишу, как перышко, на руки и поднесла к Марфе Ивановне, которая его благословила и поцеловала в лоб, не сказав ни слова.