Избранник Газового космоса

Биплан завершил полет, уткнувшись носом в песок, нелепо задрав к накаляющемуся небу этажерчатый хвост. Дым рассеялся, огонь погас. Малорослый, худой, как ребенок, пилот яростно пинал ни в чем не повинное колесо. Я осадил бактра, спрыгнул с седла.

– Что случилось, достопочтенный?

Пилот обернулся ко мне, слепо глядя очками-консервами.

– Проклятие! – выкрикнул он тоненьким голосом.

Я позволил себе сыронизировать:

– Чье-то проклятие помешало тебе лететь дальше, достопочтенный?

Пилот аж задохнулся от ярости.

– Да как ты смеешь, шаках!

– Прости, достопочтенный асур, – смиренно проговорил я. – Могу ли я тебе помочь? Поверь, я кое-что смыслю в этих машинах.

Пилот воздел очки на лоб. Глаза у него оказались пронзительно-голубого цвета, особенно по контрасту с лицом, покрытым толстым слоем сажи и пыли.

– Ты, стражник, разбираешься в огненных сосудах виманы? – недоверчиво переспросил он. – Если ты служка из мастерских, зачем тогда здесь?

Огненные сосуды виманы? Ну и терминология! Под стать этому бредовому миру…

– Меня зовут Лазар, – сказал я. – И я не служка из мастерских…

Договорить я не успел. Подъехал Самех. Спешиться он не соизволил.

– Ты вестник? – без обиняков спросил он у пилота.

– Да, салар, – буркнул асур. – Везу распоряжения Большого Дивана коменданту Пещерного Острова, достопочтенному Мизраху.

– Полагаю, наш караван-баши, – перебил его Самех, – будет счастлив доставить тебя и твои послания, вестник. Все дороги на Целлионе ведут к Пещерному Острову.

– Благодарю, салар! – отозвался пилот. – В одном фарсахе отсюда я видела птиценогих.

Видела! А где были мои глаза?

Маленькая фигурка в кожаных штанах и запыленной белой рубахе с просторными рукавами. Красивые глаза. Детский голос… Женщина-пилот! А я думал, что в здешнем кастовом обществе такое немыслимо.

Салар Самех, впрочем, нисколько не удивился. Он только спросил:

– Много, достопочтенная?

– Клювов триста, не меньше.

– Глаз зрит, надо убираться, – резюмировал начальник стражи. – Прости, достопочтенная, но виману придется бросить.

– Понимаю, салар, – откликнулась летчица.

– Лазар, – обратился Самех ко мне. – Поручаю тебе заботу о вестнике Большого Дивана. Отвечаешь головой!

Я только молча поклонился, не зная, радоваться или огорчаться такому поручению. Самех невзлюбил меня с самого начала – это ясно. Посему легко выполнимого задания от него не жди. Да и не надо большого ума, чтобы догадаться, в чем подвох: единственная женщина на полсотни мужиков, которые постятся с тех пор, как покинули Джавдат.

Интересно, а защита ее чести тоже входит в мои обязанности?

Самех ускакал. Летчица, не обращая на меня внимания, полезла в кабину поверженного летуна. Поставила ножку на стойку шасси, перегнулась через борт. Кожа штанов обтянула ягодицы.

М-да, мне есть о чем беспокоиться…

Она копалась недолго и вскоре опять предстала передо мной. На этот раз – с сумкой через плечо и таким же магазинником, как и у меня, на поясе. У меня несколько отлегло от сердца. Похоже, моя подопечная и сама себя защитит, если понадобится.

Я подвел к ней своего бактра. Спросил:

– Как тебя зовут, достопочтенная?

– Нилам, – отозвалась она, – но я не люблю это имя. Зови меня просто Нила.

– Поспешим, Нила.

Я хотел помочь ей взобраться на бактра, но она оттолкнула мои руки и взлетела на горбатую спину животного. Посмотрела сверху вниз, рассмеялась, видя мою растерянность.

– Пешком пойдешь? До оазиса далеко, а диатримы птиценогих стремительны, как самум.

– Подвинься, – буркнул я, грузно карабкаясь в седло.

Седло было широким, но недостаточно, чтобы два седока могли не соприкасаться друг с другом, и мои чресла вплотную прижались к маленькому, но аппетитному заду «вестника Большого Дивана». Я машинально поерзал, устраиваясь поудобнее.

– Только без вольностей, шаках, – предостерегла Нила. – Забудешься, станешь евнухом. Понял?

– Понял, – отозвался я, давая шенкеля бактру.

Похоже, известие о приближении птиценогих встревожило мое начальство не на шутку. Погонщики тонко вскрикивали, молотя навьюченных животных палками. Стражники то и дело нарушали строй, выезжая на вершины барханов, чтобы оглядеться. О режиме тишины больше не было речи. Это означало только одно – смерть шла по пятам, не таясь.

Глаз поднимался все выше. Тени съеживались, приближаясь к полуденной черте. От ночной прохлады давно не осталось и следа. Мой бактр, угнетенный двойной ношей, тащился в арьергарде. Обливаясь потом, я поминутно прикладывался к бурдюку с айраном. Я предлагал и Ниле, но та неизменно отказывалась, демонстрируя гордый нрав асура.

Одно радовало: по всем признакам оазис был уже близок. Барханы измельчали, из величественных песчаных волн превратились в пологую зыбь. Все чаще под копытами бактров похрустывал твердый такыр. Пятна соли блистали, словно лужи расплавленного серебра. В струях горячего воздуха закачались миражи. Караван втянулся в русло высохшей реки. Бактры почуяли оазис и уже не нуждались в понуканиях.