Избранник Небес

Мультимиллиардеру Джино Белуджи это утро уже начинало не нравиться. Сначала дворецкий Фредерико подал на завтрак гренки, не подсушенные до легкого хруста, а грубо поджаренные до цвета старого кирпича. За двадцать пять лет такое произошло впервые, поэтому Джино простил его. Он молча намазал сверху на одну из гренок нежирное сливочное масло, которое покупал строго в швейцарских Альпах, потому что там не было промышленных предприятий вообще. Перед тем как надкусить ее, он отпил немного кофе с молоком, чтобы не поцарапать небо.

Вторая неприятность случилась по дороге, когда водитель переднего лимузина, ослепленный ярким светом восходящего над горизонтом солнечного диска, чуть не сбил перебегавшую дорогу кошку. Ее спасло только то, что она замерла между колесами, пропустив над собой еще три джипа охраны. По словам водителя, кошка не была полностью черной, поэтому можно было не принимать во внимание этот случай как дурной знак, к тому же она не успела перебежать дорогу, а это означало, что даже если кто-то и задумал что-то недоброе против шефа — дальше разговоров дело не пойдет.

Ну и третья досадная история произошла в лифте, когда его личный охранник Эдуардо Манзано, который верой и правдой служил Джино вот уже на протяжении тридцати лет, не раз подставляя себя под пули, предназначенные для медиамагната, вежливо прокашлялся где-то на третьем этаже и на двенадцатом попросился на заслуженный отдых. Он открыл свой маленький рыбный ресторанчик на берегу Тибра. Отметив в нем на прошлой неделе в кругу семьи свой 55-летний день рождения, он решил уйти на покой. Белуджи ничего не оставалось, как только похлопать его по плечу. Он действительно сожалел об этом, поскольку доверял очень немногим, и потеря близкого ему человека в данную минуту представлялась невосполнимой.

Солнце поднималось все выше, быстро разбавляя густые фиолетовые и алые краски на небосводе бледной размытой розовой акварелью. Нарастающая жара уверенно, без какого-либо сопротивления захватывала вечный город, раздражая Джино уже вторую неделю подряд. Он с нетерпением ожидал настоящей грозы с молниями, сухим треском небес, разламывающихся надвое о Божье колено, с устрашающим громом и ливнем, как из ведра, но все обещания синоптиков и в этот раз оказались досадным мыльным пузырем.

Медиамагнат уставился в широкое окно с пуленепробиваемым двойным стеклом разной толщины для отражения волны прослушивающих устройств, хотя в этом никакой необходимости не было, поскольку здание для своего офиса он приобрел, проведя длительные дорогостоящие предварительные консультации с городским архитектором и мэром. Теперь Джино был уверен, что прекрасный панорамный вид, который открывался из его окна, будет оставаться неизменным на протяжении как минимум ближайших десяти лет.

«Хотя бы еще лет пять протянуть, а там как будет, так будет», — услышал он фразу, которая отчетливо прозвучала в его воспаленном мозгу, и тут же решительно пресек эти предательские нотки меланхолии, переведя взгляд с каменного купола кафедрального собора Святого Иоанна Латеранского на синюю вибрирующую дымку на горизонте.

«Утреннее небо раньше было всегда серым. Лучше бы эти синоптики уже заткнулись и не пудрили людям мозги, хотя человек всегда живет надеждой».

Тяжело вздохнув, медиамагнат отключил сенсоры, которые были настроены на частоту его голоса во время приступов. Датчики безошибочно определяли их начало и тут же передавали сигнал тревоги секретарю за дверью и в комнату медперсонала.

— Кому такая жизнь нужна, — негромко произнес он, погрузившись в омут однообразных размышлений, которые каждый раз в новых вариациях выдавал его утомленный нескончаемой битвой за каждую здоровую клетку мозг.

Ленивые вороны, как обычно, только проснулись и полетели куда-то целой стаей.

«Странно, они появились совсем недавно, я не помню, чтобы до этого они кружились в таком количестве над самым центром Рима».

— Нет, Гертруда, не беспокойтесь, со мной все в порядке. Я отключил датчики, чтобы проверить, работают ли они вообще, — ответил Джино секретарю первое, что пришло в голову, хотя она знала, что шеф их отключает, потому что они его попросту раздражают.

«Стальная Герда… в сентябре ей исполнится шестьдесят четыре, так что скоро и она начнет разваливаться, как старый велосипед. Придется эти хреновы японские сенсоры установить и у нее в приемной.

Но выглядит она куда моложе своих лет. Немецкая педантичность, а иначе чем объяснить ее неувядаемость? Утром — стакан кефира, на ужин яблоко и стакан кефира. Обеда, как и у меня, у нее тоже никогда не бывает. Кому такая жизнь нужна?»