Избранник Небес

— Устами младенца глаголет истина. А насчет выбивания, так это ты у нас мастер. В общей сложности, два миллиона семьсот пятьдесят четыре тысячи евро ты высосал, как пылесос из молодой мамочки за пять лет, вдувая ей в уши нескончаемые истории о своих мифических карточных долгах и угрозах со стороны несуществующих бандитов. Ведь главное для ее психики, постоянно затуманенной передозировкой ЛСД, это образы, а не логическое мышление.

Оливия прикрывала рот платком, чтобы плакать как можно тише.

— Ты бы, садист, лучше дал мамаше те веселые колеса, которые сам жрешь, а то у меня сейчас тоже приступ начнется от ее завываний. Я тут такое начну рассказывать, что у Его Святейшества и премьера глаза на лоб полезут, — не унимался демон.

— Я как-нибудь сам разберусь без советов, особенно ваших, что и когда ей давать, — вспылил Луиджи.

— Ну да, я забыл, ты же авторитетный ученый, раз сам премьер-министр доверил тебе лечить свою жену. А как же иначе. С таким-то опытом — пятнадцать разжиревших домохозяек, десять выживших из ума алкашей и тридцать наркоманов. И почти все они уже на том свете. И это всего за двадцать два года врачебной практики, шутка что ли, такая нагрузка. Прямо-таки колосс современной психиатрии. И когда ты только все успеваешь? И наука, и карты, и женщины — да ты, бедняга, совсем замотался, пожалей себя, на тебе лица нет!

Демону явно хотелось почесать языком и вернуться к пикантной теме о сексуальных связях врача с Оливией, но Романо резко оборвал его. Он чувствовал себя крайне неловко. Не столько из-за того, что вылезло наружу «грязное белье» из его семейного шкафа, сколько из-за того, что он втянул Папу во всю эту историю. К тому же с каждой минутой демон неуклонно отнимал силы Стефании, и девочка на глазах превращалась в старуху. Ее лицо начало покрываться морщинами, а большая часть волос уже поседела. Сердце премьера разрывалось от горя. На сухие и красные от недосыпания глаза навернулись слезы, но он старался держать себя в руках.

— Может, мы лучше подождем доктора Майлза в приемной, чтобы не отвлекать вас от важных дел?

— Что может быть важнее жизни ребенка? Да и слушать эти насквозь пропитанные ядом речи никому не следует. Так же, как и актерам, демонам нужно внимание публики, — обычным спокойным тоном ответил Папа, дав тем самым понять Романо, что нисколько не смущен услышанным.

Раздался негромкий стук в дверь и в кабинет вошли Палардо и отец Винетти. Несмотря на все произошедшее, кардинал Костанцо не удержался и расплылся в улыбке, увидев двух друзей сразу. Он встал из-за стола и распорядился, чтобы один из трех дежурных секретарей принес чай. Отец Винетти приблизился к понтифику и шепнул ему что-то на ухо, после чего тот сразу изменился в лице. Заметив это, Романо насторожился.

— Вспомни, папуля, что тебе мамочка говорит за завтраком: «Не делай такой вид, как будто ты собрался объявить чрезвычайное положение в стране». Падре всего-навсего сказал дедушке с белой шапочкой, что подружка дяди Шона, который сидит на диване за дверью, будет мамой Антихриста. Ей пошьют розовое платьице с рюшечками, а еще желтенькое. И купят такого же цвета туфельки, а еще шляпки и зонтики, и сумочки, и купальники. Представляешь, все желтенькое и розовенькое, хи-хи, прелесть, — рассмеялась звонким детским голосом Стефания, улыбнувшись сморщенными, как пересохшие дольки лимонов, губами.

Заметив озабоченное выражение лица понтифика, пятилетняя дочь премьера крепко сжала нежными ручками деревянные подлокотники кресла и принялась раскачиваться, настойчиво повторяя одну и ту же фразу:

— А почему дядя Шон не заходит? Он должен мне рассказать сказку, иначе я умру! Я видела его только что. Он был ангелом с белыми крылышками, который поднял чертика с рожками за хвост. Чертик хотел его укусить, но не мог дотянуться, потому что его хвост был длинным. Он только громко ругался и шипел, как наша кошка Дейзи, когда ее купали, но дядя Шон рассмеялся и бросил его в ту яму, куда меня чертик хотел затянуть.

А потом мы с ним стояли в высокой зеленой траве и смотрели на речку и небо. Мы вышли на берег. Вода была гладкая и прозрачная, а небо синим. Я достала со дна плоский мокрый камушек и дала его дяде Шону, чтобы он сделал «лягушку», как папа. А он улыбнулся и спросил меня: «Сколько»?

Я сказала: «Восемь». Потому что у папы в последний раз лягушка прыгнула по воде целых восемь раз.

Дядя Шон размахнулся и бросил. Его лягушка прыгала высоко, но мы считали вместе, и получилось всего семь.

А потом появился папа. Он поднял меня на руки, поцеловал и обнял. Я выбрала на дне еще один камушек, самый хороший — плоский и круглый. Он был холодный, но я зажала его в ручках, закрыла глаза и прошептала, потому что принцесса в сказке тоже шептала над мертвой птичкой и та ожила. Я представила, как папина «лягушка» ударяется о воду девять раз. Я отдала камушек папе и улыбнулась. Он тоже улыбнулся и спросил: «Сколько»?

«Девять», — сказала я, потому что Альбина говорила, что нечетное — лучше, чем четное.