Избранник. Трилогия

– Да я не отказываюсь выступить, Всеволод Андреич! Но дайте мне хоть часик… Надо ж подготовиться. Это ж не тост на вечеринке в честь присвоения очередного воинского звания! Это ж, в политическом смысле, едва ли не самый важный момент!

– Часика у нас нет, сынок… – Дед развел руками. – Пятнадцать минут, и ни минутой больше! Считай предстоящее выступление точечным ударом, разрушающим глубоко эшелонированную оборону противника! – Дед улыбнулся.

Осетр вздохнул.

Похоже, чем дальше, тем больше он принадлежал не себе. Но как сказал бы капитан Дьяконов: «Назвался “росомахой” – на житуху не жужжи!» А коли назвался кандидатом в императоры, так и вообще помалкивай в тряпочку!..

– Хорошо, господин полковник! Я все понял. Буду готов к выступлению через пятнадцать минут.

Дед кивнул и шагнул к люку, но Осетр остановил его:

– Подождите, Всеволод Андреич…

Дед обернулся.

– Я вас прошу… Очень прошу! Не называйте меня, пожалуйста, «ваше императорское величество!»

Физиономия Железного Полковника чуть скривилась. Не то он хотел рассмеяться, не то заплакать…

– Я вас прошу, Всеволод Андреич… Вы поймите, пожалуйста… Ведь Владислав… ведь мой отец еще жив.

– Пока еще жив, – поправил Дед.

– Все равно. Нельзя так, нехорошо это…

Дед мгновение помолчал, будто искал возражения. Потом щелкнул каблуками и выпрямился по стойке «смирно»:

– Слушаюсь, ваше высочество! Простите, этого больше не повторится!

Дед все-таки усмехнулся. И вымелся из каюты. А Осетр задумался, прохаживаясь от переборки к переборке.

Ну с началом-то речи все понятно… Граждане Росской Империи… К вам обращаюсь я, друзья мои… Дальше должно пойти что-нибудь про потрясающую стойкость народа, про его вековое историческое предназначение, про оплот православной цивилизации… Потом надо перейти к личности Владислава Второго, к его готовности отдать страну и свой народ под начало апологетов сайентологии. Угроза вере всегда вызывает у людей желание противодействовать. Вера объединяет людей. И точно так же их объединяет угроза своей вере… Далее обязательно про надежду выстоять перед лицом этой угрозы, про непоколебимую уверенность в мужестве росского народа… И обязательно – про недовольство политикой нынешней власти. Впрочем, нет! Обращение должно быть выдержано в позитивных тонах. Про недовольство и так всякий знает – про собственное, про то, что чувствуют родные и близкие… Незачем говорить о нем кандидату в новые правители. За кандидатом должна быть сила и уверенность, а не недовольство! Вот про силу и надо будет сказать. Обязательно! Это подействует на тех, кто еще не определился, на чьей он стороне. Шатающихся всегда надо подталкивать, сами они могут прошататься до самого конца. И ничего тут не поделаешь – такова человеческая природа!

Он сел к столу, посмотрел на девственно-белый лист папира, взялся за стило и принялся набрасывать план выступления.

Дед вернулся в каюту, едва он закончил. Как будто ждал в коридоре и по каким-то, одному ему известным признакам понял, что Осетр подготовился.

– Ну что, сынок… Ваше высочество… Готовы? Пора!

Пора так пора!

Они вышли из каюты и отправились в рубку связи.

Пока техники открывали прямой канал на все государственные информационные станции, Осетр продолжал обдумывать предстоящее выступление. И когда сел за столик перед камерой, понял: все, написанное им на листе папира, – полнейшая и стопроцентная мура!

Совсем не эти слова он должен сказать людям. Эти слова им мог бы сказать Владислав Второй. И они бы не удивились. Потому что правители всегда говорят об интересах народа и страны, о вере и силе. О своем предназначении. О вверенной им создателем власти… И так далее, и тому подобное…

– Начало передачи через пять секунд! – предупредил дежурный связист с погонами лейтенанта Имперского звездного флота, одинаковых с Осетром лет.

– С богом, ваше высочество! – сказал Железный Полковник.

Лицо его преисполнилось торжественностью, какой Осетр никогда у Деда не видел.

– Начинаем! – Флотский лейтенант повернулся к Осетру и махнул рукой.

Осетр глянул в камеру.

– Друзья мои! – сказал он. – Большинство из вас не знают меня и никогда не видели. Да и не слышали обо мне прежде. Но это ничего не значит. Я поведаю вам сейчас историю, которая началась два десятка лет назад. Думаю, вы все поймете.