Избранник ворона

Он был готов принять на себя самые жесткие обязательства, ему не терпелось их частоколом отгородить себя от самой возможности думать о Линде. Он отдавал себе отчет, что вряд ли будет счастлив с Ирочкой, – но не счастья искал тогда, а избавления, и понимал, что надо спешить. Неизвестно, надолго ли еще достанет нынешней решимости.

На восьмой день его пребывания в доме Марии Александровны после бурной отвальной отъехал в Ленинград Максим Назаров, и Нил перебрался наконец с узкого и жесткого насеста в «скворечник» – чердачную комнатушку, где помимо него обитали два Володи – маленький якут и здоровенный украинец из Запорожья, тоже поэт. Оба гения оказались, к тому же, истинными виртуозами храпа – с присвистом, с подстанываниями, со скрежетом зубовным, с головокружительными синкопами, кодами, додекафоническими и атональными эффектами. Определенно, старик Шёнберг от зависти ворочался в гробу; возможно, не спалось и маэстро Шнитке – но уж Нилу точно! Помаявшись с часок, он не выдержал, плюнул и, подсвечивая себе фонариком, тихо, спустился в сад.

Трещали цикады, им вторили дебелые южные лягухи, наверху, на черном бархатном небесном ложе, бриллиантиками искрились звезды. Нил сидел в шезлонге, медленно и глубоко дыша, грудь наливалась меланхолическим, но приятным томлением. Надо непременно, завтра же, объясниться с Ирочкой, поговорить с Робеспьером Израилевичем...

– Участь моя решена... – прошептал он начало известной пушкинской фразы, и глаза его закрылись сами собой...

По бокам, насколько хватало взгляда, тянулись красно-голубые гобелены, внизу выписывал сложные вензеля узор блистающего наборного паркета, над головой белели нежнейшие облака расписного плафона. Мимо него, извиваясь, словно ленточки на ветру, пролетали разреженные, плоские человеческие подобия в париках, камзолах с золотым галуном, красных туфлях с квадратными носами. Из высоченного тусклого зеркала в золоченой раме выпорхнула черная фигурка и, материализуясь, застыла перед ним тоненькой девушкой в черной бархатной амазонке, отороченной зеленоватым мехом. Лицо ее было одновременно лицом беглой жены, Тани Захаржевской и старшей доченьки князя Робеспьера.

– Т-с-с, – прошептала девушка, прикладывая к губам тонкий пальчик. – Здесь повсюду глаза и уши... Жди меня здесь!

И втолкнула его в неизвестно откуда появившуюся дверь.

Нил огляделся. Он был в пустом помещении без окон, все грани которого были покрыты ровными, чуть зеркальными металлическими пластинами, совершенно одинаковыми, только по одной из них наискосок шла кривая надпись, сделанная губной помадой: «Я ЛЮБЛЮ ЛУЯ!»

Идеальную кубичность помещения нарушало возвышение, вроде помоста, вдоль дальней стены. Нил сделал шаг, другой, остановился озадаченно и прошептал:

– Куда это я попал?

– Угадай с трех раз, – ответил кто-то знакомый, но очень в этой обстановке нежеланный.

– Не стану я угадывать! – Нил топнул ногой.

– Ну ладно, скажу. Ты, сладкий мой, оказался в приватном королевском нужнике города-героя Версаля. Вот послушай, какое чудное хокку я сложил в честь этого заведения. Называется «Утренние размышления наставника о слиянии Инь и Ян».

Опять сижу, как ян последний

В очке соседнем – инь.

В параше мы сольемся...

Нил прищурился и на самом краешке возвышения разглядел глумливую и синюю рожу Игоря Бергмана. Бергман подмигнул и явился в полный рост – в тельняшке, широченных галифе, похожий на Попандопуло из фильма «Свадьба в Малиновке».

– Что ты делаешь в моем сне? – спросил Нил, потирая глаза.

– А что ты делаешь в моей белой горячке?! – надрывно прохрипел Бергман, рванул тельняшку на груди, но тут же притих и, тупо качая налысо обритой головой, монотонно залепетал: – У тебя не сон, а глюк. У тебя не сон, а глюк... Если видишь в стенке люк... У тебя не сон, а глюк...

– Заткнись и чеши отсюда! – приказал Нил. – Шляешься тут с перепоя!

– У меня перепой, а у тебя недотрах! – отпечатал Бергман и с эротическим стоном растворился.

Что-то мягкое, сладко пахнущее коснулось щеки.

– Моя королева, наконец-то! – блаженно выдохнул Нил и дотронулся до нежной, прохладной руки, лежащей на его плече...

– Тс-с, – прошептала Лера, прикладывая к губам тонкий пальчик. – Тихонечко выходи за калитку и жди меня там.

Ждать пришлось недолго. Она выскользнула из сада, кутаясь в кружевную шаль, взяла его за руку и повлекла за собой к раскинувшемуся за дорогой широкому лугу. Посередине луга, она плавно, словно простыню, спустила шаль и притянула к себе остолбеневшего Нила.

– Лерочка, что?..

– Тс-с, – вновь прошептала она. – Ничего не говори. Не надо слов, глупенький.

Вместе с ней он опустился на расстеленную шаль...

* * *

– Тебе хорошо было? Он не ответил. Лежал, заложив руки за голову, созерцая звездный купол.

– Так хорошо?

– Мне сейчас хорошо... Посткоитальная релаксация...

– Чи-иво? – плебейским привизгом выразила свое непонимание Лера.

– Простонародно интонируете, княжна, – нарочито тихо пробормотал он.

– Что-что? – переспросила она, уже сравнительно комильфо.