Избранники Смерти

Пес, белый пес с радужными глазами. Ну как явится сейчас по душу Прошки, спросит: «Исполнил ли ты, что я просил? Уберег ли барыню от беды?» Искать надобно. Не может такого быть, чтобы совсем исчез. Спрятался где-то. Запах-то вот он.

Проха сунулся в ближайшую дверь — ничем не пахнет. Только мышеединой да тряпками.

Он бросился вокруг дома, старательно отгоняя мысль о том, что, раз уж все равно бежать, не заглянуть ли на кухню проведать запеченные потрошки?

Во дворе толклись чужие холопы — мелькали на плащах магов из свитских гербы. Медведи, лоси, олени, куницы, кабаны. Особенно много было куниц. Словно не в гости, а в поход куницын князь собирался. Непутевый гончак рванул через двор под ногами людей и колесами повозок, угодив аккурат под сапоги выходившему из возка князю с шитой золотом куницей на груди. Князь оступился, едва не повалился, бранясь. Его подхватили, помогли встать. Пахло от князя отчего-то бабой — мукой, мылом, заморским маслом.

— Пшел, скотина!

Прошку пнули, так что он, скуля, рванулся дальше. Забился под лавку, пережидая, пока поразбредутся гости. В такой толчее все бока обломают.

— Вот и Милош, — пробормотал кто-то, садясь на лавку, ставшую Прошке временным укрытием. Красные сафьяновые сапоги с широкими каблуками взволнованно притопывали по траве перед самым носом пса. Стоявшие рядом черные громадные сапожищи, пахнувшие конским навозом и дегтем, как остановились, так и не шелохнулись.

— Милош уж больно шуму много делает со своим приездом, — прогудел над головой Прохи тяжелый бас. Он его помнил. Дальнегатчинский князь. Медведь на груди — и сам медведем. Лапищи громадные, усами да бородой по самые глаза зарос.

— Любит он шум. А в нашем деле шуметь много — нехорошо.

— Думаешь, прав Тадек, батюшка? Надо на Чернца… — Голос обладателя красных сапог был Прошке не знаком. Не бывал в Бялом щеголь.

— Не зови погибель. Чернец уж прибыл. Видели его в княжеских покоях. Как у себя в дому расхаживает. Как подумаю, что мог Тадек все это получить, так гнев кипит. Обошел нас проклятый Владислав Радомирович. Казика Рыжего, Бяломястовского Лиса, обошел. Теперь и Элька за Чернецем. И Бялое за ним будет. Думаешь, что Милош так рвется — надеется, что калечного земля не признает. Тогда придется чернскому выродку везти сюда бяломястовну и на камень тащить. А ну как и она не дочка Казимежа, а его чернобровой ведьмы приблуда.

— Зря ты, батюшка, на Эльку и Агату Бяломястовскую наговариваешь. Ведь Эльжбета тебе дочерью хотела быть, — вступился молодой голос.

Проха пошевелился, заметив, что в толпе на дворе уже видны просветы. Холопы разгрузили скарб — подарки новому князю, дары сватьям-братьям, наряды для бабенок, меха для мужей. Понемногу последние гости разбредались по отведенным им покоям. Те, что гостили уже почти седьмицу, из торопливых да охочих до гостеванья, сидели в тени, потягивая квас да попыхивая трубками.

— Хотела бы — не отправила бы Тадеуша домой, не вышла бы за Чернца, — отозвался глухо медвежий князь.

— Батюшка Войцех Лешкович, что ж это вы с княжичем здесь, среди черни? В покои пожалуйте, — проблеял рядом чей-то перепуганный голосок.

Большие черные сапоги сдвинулись в сторону — видно, их хозяин собрался подняться со скамьи. В просвет между широкими голенищами и увидел Прошка мелькнувший вдали коричневый плащ. Не иначе путники, что ехали с хозяйкой. Гордый человек и его громадина. На гордеца Проха зла не держал. Страшен тот был, когда старого хозяина пугал, а как вышел хозяин весь — так и гордый человек стал не страшен. А вот длинного и патлатого Прошка боялся. От него смертью пахло. Да только смерть смертью, а хозяйку надобно сыскать. А кому знать, куда она делась, как не человеку в коричневом плаще странника?

Прошка дернулся между черных сапог, да не рассчитал, как тяжел и осанист князь Войцех Дальнегатчинский — застрял меж ног-колонн.

— Ах ты паскуда, — замахнулся на невесть откуда взявшегося пса княжич Лешек.

Войцех заступил псу путь и сгреб широкой рукой за загривок, удержал.

— Ваш пес? — спросил он резко у слуги: суетливого плешивого парня с бегающими глазками. Прошка помнил его — вредный был хлопчик, частенько норовил окатить Прошку водой, когда подавал князю умываться, а гончак по привычке отирался рядом с хозяином.

— Нет, не наш, — проблеял слуга.

— Значит, шпионишь для Чернца? Говорят, он, высший-то маг, ловко в голове у живности читает. Лешек, дай-ко нож…

Проха задергался, но князь держал крепко. Невдалеке под колесами отъезжающих со двора опустевших телег заметил Прошка белую лохматую шкуру, блеснули радужные глаза.

«За мной пришел», — решил Прошка и жалобно заскулил. Умирать ох как не хотелось. Есть хотелось. Потрошков, поросячью ножку — обжигающе-масляную, когда свинку только сняли с вертела и, нарубив крупными кусками, разложили на блюда — обносить гостей. И тут верткое копытце раз — и соскользнет с блюда в широкую пасть верного гончака Прошки.

Из кухни и правда потянуло жареным мясом. Мясной дух вырвался облаком из двери вслед за человеком в длинном черном плаще, расшитом княжескими лисами.