Избранники Тёмных сил

Не может же такого быть, чтобы неподвижное, неживое изваяние украшали настоящими драгоценностями. Я пропустил Рено вперед, а сам еще несколько мгновений продолжал следить за скульптурой и сделал вывод, что не так уж она недвижима, как кажется на первый взгляд. Ее левая рука теперь едва касалась шеи, будто желая напомнить мне о ком-то обезглавленном, а ведь я готов был поклясться, что еще секунду назад мраморная ладонь была вытянута вперед.

Слишком много потрясений для такого короткого срока. Я схватился за голову, как если бы был умалишенным или человеком, пережившим глубокую душевную травму, и кинулся за угол, а потом и в приоткрытую дверь дворца. В холле не горели свечи. На входе не ожидал лакей. Вокруг стояла мертвая тишина, будто в доме вовсе не было ни жильцов, ни слуг. Мои друзья, очевидно, уже успели пройти в дальние покои. Может, их кто-то и встретил, но меня, запоздавшего, дожидаться никто не стал. Не снимая верхней одежды, я прошел дальше в угрюмое, будто нежилое помещение, ненароком коснулся перил лестницы и едва смог вырвать пальцы из слоев тут же приставшей к ним липкой паутины. Да, а вид у поместья, действительно, нежилой, еще раз подумал я, очищая руку от обрывков паучьей сети. Здесь всюду были грязь и пыль, на красных ковровых дорожках, на вазах и битых настенных зеркалах. Окна плотно зашторены специально для того, чтобы не впустить ни лучика света, ведь при дневном освещении подобное запустение будет смотреться еще более убогим, а во тьме ему придана некая таинственность.

У одного из битых зеркал на малахитовом столике стоял канделябр с огарками свечей. Я хотел зажечь их, подошел поближе и ощутил, как под подошвами заскрипели зеркальные осколки. Интересно, почему все зеркала в поместье разбиты, задал я сам себе вопрос, и какой-то голос, возможно, один из тех, которые я постоянно слышал рядом с книгой, тихо шепнул мне: «чтобы семь херувимов из склепа не смогли взглянуть на своих живых подопечных».

Услужливый дух шептал почти неслышно, так, будто боялся, что кто-то, находящийся рядом, его подслушает. Я был даже не уверен, правильно ли расслышал все слова. У меня в кармане нашлось огниво, я зажег огарки свеч, взял в руку довольно тяжеловесный медный канделябр и тут же уронил его. Свечи мигом потухли, едва тяжелый предмет упал на землю, будто ни ковер, ни шторы вовсе не могли воспламениться, а, наоборот, тушили пламя, как вода. Я сам поспешно отпрянул от зеркала, мне совсем не хотелось вспоминать о том бледном, злом, крылатом существе, которое промелькнуло среди прочих отражений в отблесках огня. Жаль, что из памяти никак не выходило красивое, жестокое лицо и губы, прижавшиеся к зеркалу по ту сторону битого стекла. Эти уста будто бы желали задать мне всего один вопрос «где они», но я понятия не имел, о ком меня спрашивали. Знал только, что на зеркале осталась вмятина, будто кто-то ударил по нему кулаком, возможно, как раз кто-то из «них».

Что ж, наверное, придется идти дальше без света. Как среди множества закрытых дверей я найду одну нужную? Может, позвать моих друзей по именам, но я боялся повышать голос в поместье. А вдруг эхо разбудит призраков, и они разозлятся из-за того, что среди людей, которых я зову, нет дорогих им имен.

«Никогда не открывай свое имя призраку, иначе он найдет тебя всюду», шепнул кто-то мне на ухо, и я поспешно поднес руку к воротнику, чтобы поймать любое ловкое существо, которое попытается забраться мне за шкирку.

«И никогда не спрашивай имени самих призраков, иначе уже не сможешь от них отделаться, как от той белокурой дамы», вторил другой тоненький голосочек, а я настороженно следил за тем, чтобы не получить от словоохотливых, но незримых спутников новых царапин, даже руки спрятал под плащом, они были не защищены перчатками, а потому особенно уязвимы. Хорошо, если мои постоянные советчики не попытаются расцарапать мне лицо перед самым выступлением.

Я шел вперед в потемках, пока не заметил, что одни из высоких створчатых дверей приоткрыты, и сквозь узкую щель пробивается тусклая полоска света. Я ускорил шаги, заслышав знакомые голоса, но перед самым входом помедлил. Что-то из обрывков услышанного показалось мне странным.

— Говорю вам, я не стану выступать перед рядами пустых кресел и битыми зеркалами, — яростно протестовал голос Жервеза. — Неужели вы не понимаете, что все это значит? По - моему, суровая жизнь должна была бы нас уже кое-чему научить.

— Ты хочешь сказать, что все эти кресла далеко не пусты? — с мрачным юмором осведомился тенор Маркуса. — Что, как только мы кинем пару реплик, на каждом обитом бархатом сиденье ни с того, ни с сего объявится по призрачному зрителю?

— Живым зрителям здесь взяться неоткуда, — продолжал стоять на своем Жервез. — Поместье пустое, как будто, всех жильцов скосила чума, или перед ними разверзлась сама преисподняя и поглотила их всех, а нам оставила пустой дом.

— Но представление — то уже оплачено, значит, придется выступать перед пустым залом, — заключил чуть хрипловатый бас Паскаля и спорить никто не стал, решение было окончательным.