Избранники Тёмных сил

Марсель, как мог, разгладил смятый рисунок и положил его в альбом вместе с другими. Возможно, ему только показалось, что на бумаге, талантливо исписанной карандашом, запечатлены несколько поцелуев и слезы. Было сложно поверить в то, что Августин касался рисунка губами, что он плакал над ним. Он вообще не мог плакать над тем, что считал колдовским изобретением. Порой казалось, что он совсем ничего не чувствует, кроме ненависти ко всему человечеству, ко всем тем людям, которые вначале причинили ему страдания, а потом, когда он сделался символом, стали поклоняться ему. Что ему до этого змея и до красавицы, нарисованной на листе бумаги?

Теперь бумага сильно потрепалась и обветшала. Марсель решил, что, как только отдохнет, первым делом скопирует рисунок, чтобы сохранить его. Ведь потрепанный лист может порваться от легкого неосторожного прикосновения. Можно будет даже нарисовать новую картину. Марсель начал работать над триптихом и решил, что в средней его части будет очень красиво разместить именно это изображение только уже не в карандаше, а в красках. Ему нужны будут сандал, кармин и та удивительная смесь, которой он сам добился, чтобы создать сияющий золотой цвет для змеиной шкуры и хрупких крышек на спинке у змея. Что может быть прекраснее золотого ореола в центре окутанной таинственным мраком картины? Марсель невольно сравнил крылья дракона на своем первом мистическом творении с зарей, точно с такой же зарей, которая, казалось, всегда окутывала Эдвина. Свет, исходивший от него, в контрасте с тьмой становился более лучистым.

Марсель задумался, случайно опрокинул один из флаконов с красками и испугался, что пролил ту самую редкую золотистую смесь, которая нужна ему для работы. Густая липкая жидкость растеклась по столешнице, накрыла порезы от когтей и окрасила их в алый цвет. Слава богу, что в алый, а не в золотой. Марсель облегченно вздохнул. Наверное, он разбрызгал какую-нибудь старую тушь, которая чудом не засохла. Вот только опустевший пузырек был ему незнаком. Марсель рассматривал блестящее перламутровое стекло и горлышко, обрамленное мельчайшими самоцветами. Он сам никогда бы не стал хранить краски в таких дорогих склянках. Значит, флакончик принес с собой кто-то другой, но не Эдвин. Эдвин никогда не забывал своих вещей. И не Августин. Тот пробыл в мастерской всего пару минут и вряд ли бы заинтересовался красящими веществами. Единственное, что им управляло, это не интерес к живописи, а собственная ненависть ко всему роду людскому и слепое поклонение тем сверхъестественным существам, которых Марсель изобразил на рисунке. Знал ли Августин о них еще раньше, чем в каморку к Марселю заявился ангел и рассказал о существовании противоположного мира. Того мира, где живут могущественные создания, стремящиеся брать под свое покровительство одаренных. Конечно, Августин узнал о волшебстве гораздо раньше, чем Марсель. Иначе, как бы он смог отличать чернокнижников от простой толпы, как он смог бы узнать о том, что Марсель не одинок в своей мансарде, что к нему тайком являются высшие существа.

Значит, флакон принес кто-то из тех, кто приходил вслед за Эдвином. Марселю никогда не удавалось разглядеть их почетче, но он слышал их голоса по ту сторону окна, видел белые лица, мелькающие за стеклом в морозной тьме. Эти лица были похожи на фосфоресцирующие таинственные маски.

Возможно, кто-то из спутников ангела совсем обнаглел и шарил в отсутствии хозяина по мастерской. Марселю хотелось верить, что жидкость, растекшаяся по столу, это всего лишь красная тушь, но каким-то еще не затуманенным чарами уголком создания он понимал, что это не краска, а еще не свернувшаяся свежая кровь.