Избранники времени. Обреченные на подвиг

Ему одновременно пришлось и огромный, сверхклассный аэродром доводить до ума, и принимать первые корабли – носители ядерного оружия.

Полеты вокруг аэродрома и на коротких маршрутах длились недолго. Вскоре, сколотив вокруг себя группу наиболее крепких экипажей, комдив повел их к Северному полюсу, за полюс, в Атлантику, где лежали ближайшие пути к вероятному противнику. Потом подросли и другие экипажи.

Дивизия наливалась крепкой боевой силой, формировала новые эскадрильи и полки, стала на боевое дежурство.

Но вот пришло время и высоким наукам.

В 1959 году, после окончания Академии Генерального штаба, Александр Игнатьевич Молодчий был назначен командиром Дальневосточного корпуса Дальней авиации. Корпус крупный, рассредоточенный на пол-России: две дивизии стратегических бомбардировщиков, одна дивизия дальних и несколько отдельных полков.

На огромных оперативных просторах есть где развернуться. Молодчий тренирует свои полки на океанских и заполярных маршрутах, на незнакомых полигонах, отрабатывает дозаправку топливом в полете. Да и сам, меняя типы машин, вдруг устремляется во главе боевых групп то к дальним рубежам Тихого океана, то к северным широтам, а на завершении тех рейдов нередко садится на береговых или островных тундровых аэродромах – Чекуровка, м. Шмидта, о. Врангеля…

Крепкий корпус был у Молодчего – собранный, слетанный – ни погода, ни время суток ему не помеха.

Комкор неукротим, работает много – ищет новые пути повышения боеготовности. Он инициативен и настойчив, но не во всех своих начинаниях находит поддержку у нового командующего Дальней авиацией. В споре с ним постепенно возникает острейший конфликт, в котором, как показало время, прав оказался Молодчий. И трудно сказать, чем еще он мог завершиться, если бы не вмешалось случайное обстоятельство – Молодчий приболел, прихватило сердце. Отлежался бы – и дело с концом. Но командующий этот случай не упустил – направил на Восток целую бригаду врачей со строгим предписанием – списать «мятежника». И те не ослушались.

Это была катастрофа. Ему ничего другого не предложили, а он не стал просить, хотя в дебрях авиационных структур была масса нелетных должностей, на которых опытнейший авиационный командир мог еще многие годы успешно работать с огромной пользой для дела. Да и корпусом, не летая, мог еще немалое время командовать – от этого его полки и дивизии в боевой выучке никак не просели бы.

Но Агальцов был тверд. Комиссар Военно-воздушных сил в знаменитые 30-е годы, человек сталинской закалки – в таких делах, а то и покруче имел немалый опыт.

Молодчий был застигнут врасплох. Опереться было не на кого. Да он и не искал опоры – замкнулся мгновенно и наглухо: оборвал всякие общения с друзьями, со знакомыми, с теми, с кем еще вчера летал, встречался, виделся. И не отвечал на их порывы приблизиться к нему.

Единственная попытка закрепиться в военной авиации, предпринятая во время итоговой беседы с Главнокомандующим ВВС К. А. Вершининым, к которому был вызван, ни к чему ни привела.

Еще бы! С той поры, когда Агальцов, будучи еще генерал-инспектором ВВС, оградил однажды Вершинина от неминуемой сталинской расправы над ним – Константин Андреевич никогда и ни в чем не перечил своему спасителю. Резко осудил Молодчего и Военный совет ВВС.

И все же последняя черта, за которой было закреплено право окончательного решения, лежала не здесь. Комкор – это номенклатура Центрального Комитета партии. Да и министр обороны не сказал своего главного слова.

В критическую минуту к нему, Маршалу Советского Союза Р. Я. Малиновскому, обратились два первых секретаря обкомов партии и первый секретарь Центрального Комитета Компартии Украины Петр Ефимович Шелест с просьбой оставить Молодчего в армии. Они хорошо знали и глубоко уважали Александра Игнатьевича и потому просили определить его если не на какую-нибудь административную должность, то хотя бы направить его на преподавательскую работу в высшее военное учебное заведение.

Но Малиновский решительно ответил – «нет!»

ЦК многозначительно отмолчался.

Тут не личный конфликт с Агальцовым сыграл свою решающую роль в судьбе Молодчего. Коробили министра письма, летевшие к нему через головы непосредственных начальников. Письма с требованиями решительных изменений всей организационной структуры боевой авиации. Письма резкие, разносные, во многом субъективные, переходившие дозволенные грани военной этики.

Молодчий был не прав, но именно этого он осознавать не хотел.

Как жить в новой среде обитания, вне авиации, Молодчий совершенно не представлял.

Подавленный и ошеломленный, он попросил у нового командира корпуса транспортный самолет и в туманное утро, никого не посвятив в свои намерения, без прощаний и проводов, вместе со своим компактным семейством улетел в Луганск. Там была его родина, там он учился в школе военных летчиков, там, в центре города, стоял его бюст – дважды Героя.