Избранница

Может, ему послышалось, но все равно мысль хорошая, потому что он был словно в жару. Отпустив ее на секунду, Тристан быстро скинул пиджак, жилет и рубашку — и ее твердые соски уперлись в его грудь. Может, зря он зашел так далеко. Но он отбросил осторожность, словно ненужную вещь. Он слишком долго желал этого. И теперь чувства даже превосходили его ожидания.

И он опять обнял ее, свою женщину, чувствуя, как ее руки гладят его тело, исследуют, удивляясь гладкости кожи и твердости мышц. Он позволял ей изучать его торс, гордый ее восхищением и любопытством.

Никогда прежде он не был так близко от женщины, которую желал больше всего на свете. И это желание не ограничивалось физическим влечением. Он уже знал, что хочет получить нечто большее. Сейчас мысли путались и он не мог подобрать слов. Знал только, что теперь все очень серьезно и никогда еще его чувства не были столь глубоки.

Сильнее страсти, больше, чем вожделение.

Он позволил себе расслабиться, раствориться в ее ласках, и когда рука ее скользнула ниже пояса, с губ сорвался хриплый стон. Испуганная, она отдернула руку, но он поймал ее ладонь и вернул назад, позволяя изучать его тело и глядя ей в лицо, где любопытство смешивалось с изумлением.

Он терпел сколько мог, глядя на нее и стараясь запомнить такой — розовой от его поцелуев, с полуоткрытыми губами и рассеянным взглядом из-под ресниц, словно она прислушивалась к чему-то внутри себя.

Потом Тристан осторожно привлек ее и поцеловал так, чтобы дыхание занялось и она забыла обо всем на свете. В ее крови словно танцевали язычки пламени. И стоило ей прикоснуться к Тристану, как огонь усиливался, ее твердые от возбуждения соски коснулись темных завитков на его широкой груди — и Леонора едва удержала стон, рвущийся с губ. Она положила ладони на его торс, ощупывая его, словно перед ней был не живой человек, а произведение гениального скульптора. Он совершенен, думала девушка. Поколения его предков сражались и охотились, и он усовершенствовал то, что досталось от природы — крепкие кости, литые мышцы, гладкая кожа. Впрочем, она нащупала несколько шрамов, которые лишь усилили очарование. Загар покрывал тело ровно, словно он работал на открытом воздухе без рубашки. Раньше Леонора видела такие совершенные тела лишь в книгах, это были по большей части скульптуры греческих и римских богов и героев. И теперь она влдела воочию такое же совершенство и готова была преклоняться перед тем, кто казался ей ожившим божеством.

Девушка почувствовала, что губами он касается ее виска, и услышала хриплый от сдерживаемой страсти шепот:

— Я хочу видеть тебя, прикасаться к тебе.

Он взялся за края ее одежды и поймал взгляд.

— Позволь мне.

Глядя как зачарованная в темные озера его глаз, Леонора медленно кивнула.

Он потянул одежду — платье и сорочка скользнули к ее ногам. Шелест падающего шелка показался ей пугающе громким.

В комнате было полутемно, но все же она могла разглядеть его лицо, когда, обнимая ее одной рукой, другой он гладил ее тело, словно желая убедиться, что зрение не обманывает его. Грудь, талия, живот, бедра… — Ты так красива…

Слова упали с его губ, а он, казалось, и не заметил. Она смотрела в его лицо и поражалась — вот он, весь, без привычной маски: сжатые губы, твердые скулы, никакого светского шарма. Его лицо было бы сурово, если бы во взгляде не было столько нежности. И тогда последние сомнения, таившиеся в глубине ее души, обратились в пепел. Сейчас она не могла бы назвать то чувство, что отразилось на его лице, но это было именно то, что она бессознательно хотела увидеть. А значит — все было правильно, так, как должно. Может быть, всю жизнь она ждала, чтобы наступил этот единственный миг и мужчина посмотрел на нее именно так: словно готов продать душу ради нее, ради того, чтобы обладать ею. Ибо для этого человека она была дороже и желаннее, чем душа.

Она потянулась к нему, и он принял ее в свои объятия. Губы их встретились, и Леонора испугалась бы той бури страстей, в которую погружались ее тело и ее разум, если бы здесь не было его — такого надежного, такого настоящего.

Тристан положил ладони на гладкие полушария ее ягодиц и прижал к себе — вперед и немного вверх, так, чтобы ее нежное и мягкое тело ощутило жар и твердость его плоти. Она застонала, чувствуя, как жар спускается ниже, туда, где, оказывается, находится средоточие желания.

Он приподнял ее, и вот руки Леоноры обвились вокруг его шеи, а ноги обхватили бедра. Он оторвался от ее губ и требовательно сказал:

— Идем.

Вместо ответа она вновь потянулась к его губам, пытаясь откровенно чувственным и жадным поцелуем выразить свою решимость, готовность и желание познать то, что еще ждет впереди.