Когда они подъехали к дому Тиллинга, уже стемнело. Берни занес дерево в гостиную и установил в специальную стойку. Джессика помогла сыну раздеться. Зевс тут же принялся обнюхивать елку. Луис с помощью Берни стал расправлять спутавшиеся ветки. Вскоре комната наполнилась ароматом хвои.
– Можно, мы нарядим ее прямо сейчас? Можно, я надену на макушку ангела? Можно, Берни мне поможет?… – Просьбам ребенка не было конца.
– О, думаю, мы и так отняли у друга Санты слишком много времени. – Джессика подошла и обняла сына за плечи, прижав к себе. – Неудобно заставлять его проводить с нами целый вечер. Наверняка у него найдутся и другие дела.
Луис повернул расстроенное лицо к Берни.
– Правда? Тебе некогда?
Мужчина покачал головой.
– Нет. Сегодня я свободен как ветер.
Мальчик посмотрел на Джессику.
– Слышишь, он может остаться и помочь нам с елкой. А еще я хочу есть.
– Что тебе приготовить? Может, спагетти?
– Пасгетти? Да. Берни, ты любишь пасгетти?
Джессика вздохнула. Не хватало, чтобы Прайд застрял у них еще на пару часов. С ним было легко общаться, но их елочная эпопея принимала черты семейной предпраздничной суматохи, чего она поклялась избегать. Ей действительно не хотелось, чтобы он оставался, но еще больше не хотелось видеть, как он уходит. Такая своего рода дилемма…
Луис активно не разделял ее мыслей.
– Берни, хочешь поужинать с нами?
– Что ж, кое-какой аппетит у меня проклюнулся, – кивнул мужчина. Ребенок просиял.
– Видишь, мам, он тоже проголодался. Делай пасгетти и ему.
Берни рассмеялся. Джессика снова преувеличенно вздохнула.
– Слушаюсь и повинуюсь, мой голодный господин. Ваше желание – приказ.
– Торопись, а то у меня бурчит в кишках. – Луис слегка подтолкнул маму в сторону кухни. Берни собрался было пойти следом, но мальчик схватил его за руку и потянул к дивану. – Ты должен почитать мне книжку.
– Отлично.
Джессика бросила на гостя извиняющийся взгляд.
– Могу я взять твою верхнюю одежду?
Он разделся и передал ей темно-серое пальто. Ее сердце екнуло. Как она и опасалась, под плотным узорчатым свитером действительно скрывались широкие плечи и грудь. С разрумянившимися после морозного воздуха щеками и со сбившейся в беспорядке челкой он был похож на моряка, который долго путешествовал по бушующему морю и теперь, вернувшись домой, жаждал женских объятий и ласки.
Боже! В чем ее проблема? Этот парень ведет себя очень естественно. Может, в этом и заключалась его притягательность?
– Я быстро. – Джессика отвернулась, прежде чем он успел заметить следы ее разбушевавшегося воображения. Через некоторое время она выглянула из кухни проверить парочку, устроившуюся на диване. Идиллия. Теперь Берни походил на доброго Дядю Гуся из сказки.
Плохо, Джессика! – постаралась урезонить она себя. Ей стоило немедленно взять под контроль свои «голодные» мысли.
Когда она снова заглянула в гостиную, Берни уже заканчивал читать Луису «Трех поросят». Причем плохой волк выходил у Берни славным наивным недотепой. Как ему такое удавалось?
После простого ужина из макарон и капустного салата Берни помог принести из гаража коробку с елочными украшениями. Потом он сидел на диване с чашкой кофе в руке и с котом на коленях, наблюдая, как мать и сын наряжают свою рождественскую елку. Интересно, какой будет реакция Софи, когда она позвонит, чтобы получить полный отчет о событиях дня, и обнаружит, что его до сих пор нет дома? Хороший урок для ее любопытной сестрички. Забавно. Он знал этих людей лишь несколько часов, но уже чувствовал себя непринужденно в их обществе. Какое знакомое, удивительное состояние, которое волновало и пугало его одновременно. Берни был уверен, что в их встрече было что-то логичное, судьбоносное. Как будто вся последовательность событий, которая свела с ним этих людей, была искусно разыграна в его пользу.
Может, Джессика именно та, которую он так долго ждал? Эта догадка поразила его. Когда Берни начал в подростковом возрасте задавать вопросы о противоположном поле, отец заверил его, что при встрече с женщиной, с которой ему предназначено соединить свою жизнь, он тут же поймет, что она «единственная и неповторимая». Эти банальные слова в устах отца прозвучали по особенному. Отец пообещал: «Когда она появится, все изменится». Кто мог за последнее время быть более подходящим вестником перемен, чем Джессика Лейн? Значит, она и есть та, единственная? Может быть. По крайней мере, в отношении других женщин он никогда не задавал себе подобного вопроса, а своего отца считал старым романтиком. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь Берни поймет, какой именно смысл вкладывал отец в свои слова?