Избранница Хаоса

Которая не могла вылиться ни во что иное, кроме зубов в шее Изары. Не ласка, не страсть даже — то самое желание пометить, оставить свой запах на её теле, чтобы никто и посмотреть не вздумал. Никогда. Продолжая удерживать её, Дар снова и снова целовал, кусал, ласкал рукой, не обращая внимания на ставшие почти жалобными стоны. Да нет же, очень даже обращая — что может быть лучше, чем альфа-самка, ставшая твоей сучкой? Горячей сучкой, желанной, судорожно сжимающейся вокруг твоих пальцев.

Дар навис над Изарой, ошалевшей то ли от оргазма, то ли от выпитого алкоголя. Встретился со взглядом абсолютно мутных глаз и не стерпел — поцеловал. Глубоко и влажно; тщательно вылизывая горячий рот, искусанные губы, отдающий медовой сладостью язык. Она запомнит это — и поцелуй, и свой оргазм от одной только ладони между своих ног. А если нет — напомнят следы по всему телу.

И поделом — не стоит подставлять горло первому встречному альфе.

Ну, то есть Дару как раз таки можно, а вот другим — точно нет. Во избежание особо жутких смертей для этих самых других.

Изара одарила его осоловелым взглядом, стоило только отстраниться, напоследок огладив костяшками щеку. И… опьянение наконец взяло свое — она будто бы моргнула, да только глаз снова так и не открыла. Отрубилась за секунду.

— Ну охуеть теперь, — пробурчал Дар, к такому повороту событий хоть и готовый, но совершенно им не обрадованный. В штанах было тесно и твёрдо, хоть иди камни Тор Гаттара раскалывай. — Грёбаные кошки!

Делать нечего: пришлось укладывать полосатую негодяйку поудобнее да заворачивать в одеяло. И старательно не думать о том, что оставил метку на едва знакомой оборотнице. А такое обычно делают только с теми, кого выбирают себе в пару.

«А и хер с ним, — отмахнулся Дар. — Зато хоть до Моэргрина живая доедет».

Ну да, живая. И не достанется никому в ближайшую неделю.

Поправочка — никому другому. Ибо какой же медведь откажется от своей добычи?

11

Среди людей бытует мнение, что оборотням похмелье незнакомо. Равно как и невыносимый стыд поутру.

Про похмелье — правда. Про стыд… ну-у…

— Блин, блин, бли-и-ин, — застонала я беззвучно, едва продрав глаза. — Это ж надо было!..

Да какой хренью они меня опоили? С медком и ягодками… Что за ягодки были в той грёбаной самогонке?!

Ладно, Изара, зато тебе урок на будущее: никакого гномьего пойла, если не хочешь поутру утопиться со стыда в ближайшем унитазе.

Нервно комкая в руках краешек одеяла, с опаской приподняла голову. Нахальной морды «охранничка» поблизости не наблюдалось. Да и не слышалось вроде тоже. Секундная досада вмиг сменилась облегчением: клятого медведя неохота лицезреть в ближайшую вечность. Хватит и того, что я им провоняла насквозь.

Принять душ хотелось нестерпимо, но делать это здесь я не рискнула. Вдруг вернётся, напасть белобрысая?.. Наспех оделась — благо шмотки после весёлой ночки уцелели — да побрела на поиски своего мини-прайда. Славься, тигриный нос — найти оказалось несложно…

Хаос, да лучше бы не нашла! В нашей с Джилом комнатушке обнаружились и он, и его сестрица. Едва завидев меня, оба ехидно заулыбались и тут же принялись тянуть воздух — старательно и чуть ли не наперегонки. А затем Лил возмущённо покачала головой, вынула из кармана пятёрку и сунула братцу.

— А вот нечего делать ставки против заведения, — довольно хмыкнул тот, спрятав мятую купюру в нагрудный кармашек. — Говорил же — не трахались.

— Ну не знаю, не знаю, — желчным голоском пропела Лил, растянувшись в изножье кровати, — видок у сестрички шикар-рный!

— Это да-а!

— Заткнитесь подобру-поздорову, а? Мелочь пузатая, — буркнула я и спешно скрылась в ванной.

Первым делом умылась, прополоскала рот, мимоходом глянула на себя в зеркале над раковиной…

— Долбаный шатун! — заорала, не помня себя от бешенства. — Я ж тебя кишками наружу выверну, ты… ты… гнусь ты косолапая!

Из комнаты донеслось придушенное ржание тигрят. Недобро зыркнув на дверь, снова в ужасе оглядела свою истерзанную шею. Он меня пометил! Этот белобрысый негодяй меня всю пометил, как будто я его сучка! И как прикажете не отведать его потрохов вместо завтрака?

Тихонько рыча от злости, в спешке стянула рубашку и джинсы. И тут же принялась круглыми от ужаса глазами глядеть то вниз, то в зеркало.

— Да грёбаный ты ж в рот мудила… — выдохнула, чуть не плача от злости.

Тёмные пятна красовались едва не по всему моему телу. Засосы, синяки, едва поджившие следы зубов. Последние не сойдут ещё с неделю — их оставил сильный альфа, так просто не заживить. И запах тоже не смыть, он прочно въелся под кожу, впечатался вместе со слюной.

Следы медвежьей страсти — да нет же, позорное клеймо медвежьей сучки! — безобразным ошейником легли поперёк горла, спускаясь вниз по ключицам, груди, животу и теряясь под линиями белья. Обнаружив очередной укус на внутренней стороне бедра, я покраснела — жарко, мучительно, точно школьница, впервые увидевшая член.

Что мы творили прошлой ночью, помню смутно. Но помню. И хочу побиться головой об раковину. А ещё больше хочу найти и придушить косолапого говнюка за такую подставу.