Избранница Наполеона

Я стараюсь не смотреть в глаза Марии, которую вижу в зеркале. Она с рассвета сидит на моей кровати и не спускает с рук Зиги. С первого же момента она беспрерывно плачет. Подозреваю, что завтра, когда я отправлюсь в Компьень, картина будет та же. Чтобы не впасть в истерику самой, придется призвать на помощь всю свою выдержку. Этот дворец, его залы, населяющие его люди с привычными мне устремлениями и взаимными интригами, были моими с самого рождения. А теперь, когда мой брат Фердинанд станет императором Австрии, мне уже не быть при нем регентшей. Кому-то другому предстоит направлять его руку, и кто знает, как этот человек отнесется к непредсказуемым вспышкам гнева и болезненным припадкам Фердинанда. Хорошо хоть для Марии-Каролины все будет проще. Ее станут держать подальше от людских глаз и тихо выдадут замуж. Я смотрю на фамильные портреты на стенах мой комнаты. Фердинанд, Мария-Каролина, отец…

Еще двадцать четыре часа — и больше я их никогда не увижу.

Раздается стук в дверь, и Зиги принимается скулить. Мария вскакивает с кровати и обнимает меня за плечи.

— Откажись! — говорит она. — Ты не обязана ехать!

Впервые я чувствую, что самообладание мне изменяет.

— Чтобы потерять отцовскую корону? А что станет с Австрией? Что станет с тобой?

— Я не знаю! — Мария рыдает. Я кусаю нижнюю губу. Плакать я не буду. Изменить что-либо не в наших силах, и я не стану добивать отца тем, что предстану перед ним в таком жалком виде. Никто из нас не желал этого брака, но Наполеон принял решение, и только Господь в силах ему воспрепятствовать.

Снова стучат, и на сей раз я открываю. Мужчина в красной с золотом ливрее, какие носят у отца при дворе, отвешивает мне низкий поклон.

— Ваше величество, — обращается он к Марии. И ко мне: — Ваше высочество. — Он смотрит на меня сочувственно. Даже пажам отвратительно то, что происходит. — Экипажи готовы, — тихо произносит он.

— Мне нужно повидаться с братом.

— Он дожидается вас во дворе.

— Будьте добры, приведите его сюда. Мне необходимо увидеть его до отъезда. Наедине.

Паж опять сгибается в поясе и удаляется.

— Без тебя он не будет знать, что делать, — тревожится Мария. — Как они смогут держать его в рамках?

Этого я не знаю. Я сажусь на кровать и беру Марию за руку.

— Будьте с ним терпеливы, — заклинаю я. — Не позволяйте поступать, как ему вздумается. Нельзя, чтобы он ел сладкое на завтрак, а потом и на ужин.

— Мы с твоим отцом за этим проследим.

Дверь медленно открывается, и я поднимаюсь с кровати.

— Фердинанд!

У него красные глаза. Ясно, ему сказали, что я уезжаю и никогда не вернусь. От его слез у меня разрывается сердце. Он берет меня за руки.

— Не понимаю… Я не понимаю…

— Фердинанд, я выхожу замуж. Моим мужем будет император Франции. Ты понимаешь, что это означает?

— Что ты хочешь любить его, а не меня.

Я делаю глубокий вдох. Плакать я не стану! Но Мария сдавленно всхлипывает, и я больше не в силах сдерживать слезы.

— Фердинанд, я всегда буду тебя любить — независимо от того, в Австрии я или во Франции.

— Но когда ты вернешься?

Я заглядываю ему в глаза. Он такой красивый мальчик! Вот если бы Господь наделил его еще и крепким рассудком! Но сейчас положение таково, что при нем всегда должен быть кто-то, кто способен его направлять. Если бы я вышла замуж за Адама и осталась жить в Шенбрунне, эта роль была бы отведена мне. Теперь же ее будет играть кто-то другой.

Я протягиваю руку, глажу брата по волосам, по лицу, и моя рука делается мокрой от его слез.

— Я не знаю, когда вернусь, — честно признаюсь я. — Но ты в любое время можешь мне написать.

— А в гости к тебе можно будет приехать?

Я сглатываю комок в горле.

— Если будешь себя хорошо вести.

Но это чудовищная ложь. Хотя его слабоумие и болезненность известны многим, никто не знает, насколько ужасны его приступы. Наша семья усердно это скрывала. Для отца было жестоким испытанием видеть, как страдает один из его детей, но когда начались припадки и у Марии-Каролины… Это несправедливо! Правда, справедливость Христос никогда и не проповедовал. Только всепрощение и веру.

Я переглядываюсь с Марией, которая от огорчения даже не может говорить.

— Я хочу, чтобы ты и без меня продолжал заниматься. Папа на тебя очень рассчитывает. И я хочу, чтобы ты запоминал, о чем станешь мне писать, и когда будешь узнавать что-то новое — обязательно мне пиши. Будешь?

— Буду, — обещает Фердинанд.

— И не будь так строг к поварам! Они не могут готовить тебе вареники с абрикосами каждое утро!

Он строит грустную рожицу, и я смеюсь, хоть меня и душат слезы. Затем раздается резкий стук в дверь, и мы втроем замираем. Вернулся отцовский паж. На этот раз с ним Адам.

— Ваше высочество, все собрались и ждут вас.

Адам подходит ко мне и обнимает.

— Я буду за ним присматривать, — обещает он.

— Ему так нужна помощь! А отцу не всегда хватает терпения…

— Зато мне хватает. — Из всех военных Шенбрунна один только Адам нашел время учить Фердинанда верховой езде. И это Адам купил ему первый набор кистей, чтобы он мог, как я, заниматься живописью.

Я смотрю Адаму в лицо и не понимаю, как я смогу теперь жить без него.