Наполеон садится ко мне в карету, и Обри прыгает ему на колени. Раньше она никогда так не делала. Я прикрываю рот рукой, подавляя возглас удивления.
— Прощается, надо полагать, — роняет он.
— Шесть месяцев! — напоминаю я.
Брат не спорит, только передает Обри обратно.
Я смотрю на большой британский фрегат, который доставит его на Эльбу. На борту название —
— Еще не все потеряно, — говорю я. — Взгляни на этих людей!
На причале такое столпотворение, что солдатам не без труда удается поддерживать порядок. Женщины рвутся хоть одним глазком взглянуть на своего
— Вот, это тебе. Здесь хватит, чтобы собрать армию. — Он пытается сунуть мне назад фамильные драгоценности Боргезе, но я отказываюсь. — Когда останешься один, зашей их за подкладку своей шинели. Неизвестно, как еще все сложится.
Он достает из кармана письмо и протягивает мне. Оно адресовано Жозефине.
— Вот, написал в Фонтенбло, — говорит он.
Я читаю письмо, и у меня начинают дрожать руки.
— «Здоровье мое неважное», — повторяю я вслух.
На глаза брата наворачиваются слезы, а у меня разрывается сердце. Никогда я не видела Наполеона плачущим, даже в детстве.
Он распахивает дверцу экипажа и подает мне руку. От ликования, охватывающего толпу при его появлении, можно оглохнуть. Солдаты ведут нас к причалу, на котором он когда-то стоял после завоевания Египта.
— Прощай, Паолетта. — Он прижимает мою руку к сердцу. — Передай маме, я ее люблю.
Он ступает на сходни, пушки фрегата бьют салют из двадцати одного залпа в честь недавнего правителя могущественной империи, а у меня по лицу катятся слезы.
Глава 30. Поль Моро
Торговец произведениями искусства покачивает головой и присвистывает. Он во второй раз обходит коллекцию, занимающую все парадную гостиную виллы Лозер.
— Редкие вещицы. — Он неспешно затягивается из трубки. — Очень даже редкие. И все это вам оставила княгиня Боргезе?
— Вы же видели письмо! — негодую я. — Написано ею собственноручно.
Он поглаживает темную бородку и рассматривает коллекцию: мраморные статуи, картины, античные вазы и древнеегипетские резные сосуды из алебастра. Последние — самые ценные из собрания Полины. Как раз месье Дион и продал ей некоторые из этих вещей, и теперь он же купит их назад.
— И сколько она рассчитывает за все это выручить?
Я протягиваю ему второе письмо. На этот раз оно запечатано воском и скреплено ее личной печатью. Полина намерена отправиться на Эльбу — островок размером восемнадцать на двенадцать миль, — и, насколько я ее знаю, надеется подтолкнуть его к продолжению борьбы. Но для этого ему понадобятся деньги. Она не умеет признавать поражение.
Месье Дион открывает письмо и сдавленно хмыкает.
— Она с ума сошла? Это же немыслимая сумма! — Я молчу. — Пятьдесят тысяч ливров! Она шутит, что ли?
— Ее высочество шутит редко.
Он еще раз рассматривает коллекцию, и на сей раз гладит обеими руками мраморную Исиду. Имея пятьдесят тысяч ливров, Полина могла бы дать новую жизнь Сан-Доминго. Отстроить беднейшую часть острова, дать каждому ребенку образование и ремесло. А вместо того эти деньги будут растрачены на кровопролитные войны ее брата. Ими будет финансироваться не жизнь, а смерть.
— Стало быть, пятьдесят тысяч ливров, — повторяет месье Дион в расчете на то, что я стану торговаться.
Но коллекция не моя, а скоро она перестанет быть и моей заботой. Мои деньги лежат в банке Обор, скоро я их заберу оттуда и уеду на Гаити.
Он опять вынимает трубку и усаживается на любимой хозяйской кушетке.