Избранница ночи

Соня, похолодев от ужаса и омерзения, смежила веки, чтобы не видеть перекошенные от возбуждения рожи аквилонцев, больше напоминавших в этот момент морды обезумевших зверей.

«Конец…— подумала она.— Скорее бы убили…»

* * *

— А девка-то очень даже ничего, хоть и немая,— обронил один из свиты генерала.— Может быть, стоит забрать ее в город, чем оставлять этим олухам?

— А…— зевнул Клемансаль, потирая шею,— девкой больше, девкой меньше…

— Генерал, а ведь я эту красотку, кажется, где-то уже видел,— вдруг заметил кто-то из ехавших сзади.— Имел, можно сказать, дело…

— Мало ли кого мы имели,— хохотнул Клемансаль не оборачиваясь.— Я вот всех и не упомню. А где ты ее, собственно, видел? — лениво осведомился он.

Офицер пришпорил коня и подъехал к Клемансалю, его круглое лицо выражало угодливое желание быть полезным:

— Когда мы были в походе с госпожой Атлией. Конечно, это та самая девка — уж больно рыжая, ни с кем не спутаешь, да и брыкаться горазда. Кенида тогда очень интересовалась всей семьей этой красотки…

— Хм! — засмеялся Клемансаль.— Значит, эта дура Атлия ее упустила… Постой-ка.— Он остановил коня.

«Если эта девка представляет ценность для Атлии, то она, без сомнения, сможет пригодиться и мне!» — быстро пронеслось у него в голове.

Больше всего Клемансаль любил деньги. За деньги можно купить почти все, а за много денег очень много всего, любил повторять он к месту и не к месту.

— Постой, говорю,— повторил он и повернул коня.— Скачи назад,— Клемансаль указал рукой туда, где толпа солдат с хохотом и гиканьем окружила Соню,— и скажи, чтобы прекратили, ублюдки вонючие…

«Может быть, за одну рыжую девку я сдеру с этой суки Атлии столько, что можно купить целый гарем. Глупо отказываться от такой возможности!»

Командир отряда наконец справился с застежкой своих штанов, но не успел сделать шаг к распростертому на песке, выгнувшемуся дугой телу, как к ним подскакал офицер из свиты;

— Отставить! — гаркнул он.

Горестный вздох разочарования пронесся по толпе солдат, а их командир так и застыл со спущенными штанами и открытым от неожиданности ртом.

— Пасть захлопни да спрячь лучше свое хозяйство! — рявкнул офицер, указывая рукой на вздыбленную плоть.— Не видишь, что ли, болван, кто сюда едет!

Клемансаль уже был рядом. Солдаты расступились, и он с явным любопытством взглянул на нагое тело, которое удерживали четыре дюжих аквилонца.

«Он прав, если даже рыжая красотка не понадобится Атлии, с радостью оставлю ее себе. Пожалуй, я ошибся, и для простых воинов она действительно слишком хороша. Экая длинноногая! А бедра и грудь, у-у-у! — Он удовлетворенно причмокнул губами.— Как это я сразу не разглядел? Непростительное легкомыслие!»

— Посмотри внимательнее.— Он подозвал офицера, который сообщил, что вроде бы признал Соню.— Она?

Офицер, осклабившись, уставился на девушку.

— Не сомневайся, командир. Это дочка купца Келемета. Теперь я точно вспомнил,— ответил офицер, и Соня непроизвольно вздрогнула, услышав имя отца.

— Хм! — Клемансаль, заметив это, подъехал ближе и кольнул ее кончиком меча в грудь,— Ты не немая и не глухая, сучка! Меня не проведешь,— развеселился он, и даже боль в затылке оставила его на время.— Ты не ошибся,— повернулся он к офицеру.— Молодец! Хорошая память! Заслуживаешь поощрения.

Аквилонец вытянулся в седле, и на его плоском лице расплылась довольная улыбка:

— Рад стараться!

— Вот, вот,— важно кивнул Клемансаль.— Должное старание всегда приносит успех.

Все замолчали, ожидая дальнейших указаний.

— Ну ладно.— Клемансаль, не сводя взгляда с Сони, перебирал поводья.— Сейчас мне некогда. Переправь вместе со всеми на наш берег,— обернулся он к офицеру с плоским лицом.— Когда вернемся в Велитриум, бросишь в подземелье. Я сам с ней разберусь. И гляди — отвечаешь головой!

Он повернул коня и медленно удалился в сопровождении своей свиты.

«Некоторое время у меня есть,— подумала Соня.— Самого страшного не произошло. И пожалуй, хорошо, что они не успели меня убить».

* * *

За Соней с лязгом захлопнулась железная дверь. Свет проходил только через узкое оконце в толстой каменной кладке, скорее это даже и нельзя было назвать окном, просто щель для того небольшого доступа воздуха, дабы узники не задохнулись в каменном мрачном мешке.

В углу камеры был навален ворох соломы, и Соня проводила на нем почти все время, обхватив руками колени и недоумевая, почему о ней никто не спрашивает. Ее даже на допрос не вызывали… Раз в день окошечко в двери открывалось, и стражник протягивал ей миску какой-нибудь похлебки, кувшин воды и пару лепешек. После этого связь с внешним миром прерывалась до следующего раза.

Иногда девушка слышала шуршание за дверью и догадывалась, что охранник подглядывает за ней в глазок. Соня пробовала было обменяться со стражником парой слов, но тот не отвечал на ее вопросы и, молча передав еду, захлопывал окошко.

«Что же, меня бросили сюда до конца дней,— с недоумением и ужасом думала Соня.— Или просто забыли?»