И когда бог-дракон подтвердил наличие в ней божественной крови, ему показалось, что его обухом по голове ударили. Раздражение, злость, что он при этом почувствовал, едва не заставили снова наделать глупостей, отказавшись брать с собой ко двору такое никчемное создание. Ее обморок отрезвил. Показал, что в том, какой эта девушка стала, виноват только сам. То, что сделал с ней тогда, во что заставил поверить, сломало ее. Видать, Адала вовсе не была такой сильной духом, как ему казалось раньше. Вот только стоит ли винить ее за это? То, что тогда обрушилось на шестнадцатилетнюю девочку, могло сломать и куда более взрослого и сильного человека.
Что ж, он попытается смириться, что жена стала его худшим разочарованием и не оправдала ожиданий. Примет это, как данность. А если жизнь при дворе для нее и впрямь станет непосильным испытанием, придется отправить ее в его родовой замок. Не в качестве узницы, сменившей одну тюрьму на другую — в качестве полноправной хозяйки. Он заделает ей ребенка и пусть занимается воспитанием. Это подойдет Адале больше, чем роль королевы.
Но однозначно ему хотелось поскорее покинуть это место, которое словно давило на него, служило немым укором за все беды, что обрушил на эту землю. И одолевшая девушку хворь лишь усилила его недовольство. Да что ж ему за жена-то досталась? От малейшего потрясения едва ли не при смерти. Но он постарался скрыть недовольство, лишь дал понять, что не намерен задерживаться в обители, и в интересах тетки поставить племянницу на ноги как можно скорее. Нахлынули даже сомнения: а не притворяется ли Адала больной, чтобы как можно дольше не уезжать отсюда?
Не в силах заснуть в этом месте, продолжавшем давить на него своей атмосферой, Кирмунд в итоге поднялся и решительно побрел к спальне жены. Она считает, что он уже спит, поэтому сейчас вряд ли будет притворяться. И он поймет по ее внешнему виду, насколько сильно недомогание. И есть ли оно вообще. Подойдя к двери, сделал знак стражникам молчать, чтобы ненароком не выдали его появление. Потом как можно бесшумнее открыл дверь и вошел внутрь.
И вот в тот момент весь привычный мир Кирмунда перевернулся с ног на голову. Позже он не раз пытался найти объяснение, почему эта незнакомая девушка вызвала такую реакцию. Пытался и не мог.
Это просто произошло. Как ураган. Как лавина, сметающая все на своем пути. Зверь внутри пробудился так резко, что Кирмунд едва сумел удержать его под контролем. Не позволить броситься к этой самке, запах которой даже с того места, где он стоял, все перевернул в нем. Свежий, но одновременно сладкий, такой манящий, с неуловимо знакомыми нотками. Хотя в том, что они ему знакомы, он не готов был поклясться. Вполне возможно, что воображение играло с ним злую шутку, воспринимая безумно желанную самку как ту, что чем-то близка ему, знакома.
От ее же красоты дух захватывало. Кирмунд жадно любовался изгибами роскошного тела, словно созданного для плотских утех. Его очертаний не могла скрыть даже отвратительная здешняя одежда. Что же будет, когда ее переодеть в красивое платье, боялся даже представить. И лучше сейчас не представлять, иначе окончательно слетит с катушек.
Ее волосы, струящиеся по плечам до ягодиц, напоминали расплавленное серебро. Хотелось зарыться в них пальцами, чтобы в полной мере убедиться, что она реальная, а не существо, сотканное из лунного света и серебра. А эти глаза… Как только он заглянул в них, весь привычный мир словно перестал существовать. Сколько внутреннего света и силы читалось в этих удивительных голубовато-серебристых омутах, чем-то напоминающих лунные камни.
И сколько неприязни по отношению к нему. Он ощутил это особенно остро и резко, когда в полной мере прислушался к внутренним инстинктам. Его дракон это тоже чувствовал и недовольно рычал, возмущенный тем, что желанная самка не испытывает того же, что и он. Из последних сил подавляя мощнейший заряд возбуждения, нахлынувший на него, подобно приливной волне, Кирмунд попытался вести нормальный разговор. Желал знать, кто она, как сюда попала, хотя больше всего хотелось схватить ее, сорвать бесформенное платье и вонзаться в ее тело до самого основания, снова и снова, пока она не станет под ним покорной и мягкой, признавая своим властелином.
Проклятье. Еще совсем недавно он был недоволен покорностью одной женщины, а теперь прямо жаждал покорности другой. Похоже, способность здраво мыслить окончательно оставила его рядом с этой девушкой. А еще Кирмунд знал: чтобы она сейчас ни сказала, кем бы ни оказалась, пусть даже жрицей, уже давшей обет, он заберет ее с собой. Эта женщина должна и будет принадлежать ему. Пока он того захочет, пока это безумие, разгоревшееся, подобно лесному пожару, будет болезненно терзать его чресла.
Напор собственного желания поразил Кирмунда. Ни одна женщина раньше не вызывала в нем настолько сильную страсть. И теперь он прекрасно понимал лорда Маранаса, чьей подопечной оказалась загадочная незнакомка. Он бы тоже держал такое сокровище вдали от всех, не позволяя никому даже взглянуть на нее.