Избранницы

У меня перехватило дыхание. Я чувствую, что все повернули головы в мою сторону. Сестра Юзефа делает какой-то тревожный жест рукою. Будь покойна, дорогая сестричка! Я не воспользуюсь этим часом проявленного к нам милосердия, чтобы обвинить вас и потребовать для себя чего-то необычного.

Если бы сестра Алоиза присутствовала сейчас здесь, она расценила бы наше молчание как свою победу. Но она ошибалась. В эту минуту мы ненавидели свой приют как никогда. У нас было еще достаточно сил для того, чтобы давать отпор и бессердечной опеке монахинь, и коварной доброте дам из благотворительных обществ. Пока мы все вместе, мы сильны. В мире же, который выслал к нам своих представителей, каждая из нас в отдельности будет бессильна, она будет отдана на произвол изменчивой и жестокой судьбы и познает ее так, как познали ее во всей жестокости Янка и Геля.

— Весьма благодарны, — говорю я медленно, в задумчивости, — весьма благодарны. Однако, может быть, господа обратятся к сестрам-альбертинкам. Там есть сироты, которым живется еще хуже, чем нам. — И, минуту помолчав, добавляю: — Было бы даже очень хорошо, если бы господа захотели туда заглянуть…

Я вбежала в кухню напиться воды, исчерпав все свои силы, словно после тяжелой болезни. Повернувшись спиною к двери, новая матушка-настоятельница с большой тщательностью расставляла на подносе блюдца, чашки и тарелки с кушаньями, которые должны были придать сил для ведения собрания новому патрону «Евхаристичной Круцьяты».

Я вышла во двор. На колоде сидела Рузя. Я наклонилась к ней и спросила:

— Скажи, Рузя, что ты сделаешь с ребенком?

— Буду держать его здесь, пока муж выздоровеет и получит работу. А если выгонят, то уйду и заберу с собою Евстахия. В приют его не отдам.

Она взглянула на меня и добавила мягко:

— Не нужно отчаиваться.

Я вытерла нос и снова спросила:

— Скажи мне, Рузя, почему ни одна из нас не повесится или не бросится в реку?

Рузя глубоко задумалась.

— А разве ты имеешь со всем этим что-нибудь общее?

— С чем?

Рузя показала на приют.

— Ну, со всем тем, что здесь есть?

Ошеломленная, я посмотрела на Рузю. Да, это верно. Никогда за все время своего пребывания в приюте я и в самом деле не считала, что существует какая-нибудь связь между мною и всем этим: тасканием помоев, идиотскими беретами, писанием евхаристичных сочинений и натиранием линолеума в часовне.

— А, вот видишь! И так — с каждой. Каждая считает, что принадлежит к чему-то лучшему, что еще может войти в ее жизнь.

Рузя встала с колоды, вздохнула и добавила:

— Хорошо нам болтать, а работа-то ждет. Пойдем в прачечную, нагреем воды и, когда сестры отправятся в трапезную, выкупаем малыша, а после вечерни перестелим ему солому в корзинке.

После полудня мы переодевались в трапезной в белые платья, подпоясанные голубыми шарфами.

Вошла сестра Алоиза с охапкой белого тюля.

— Вот здесь ваши велоны. Оденьтесь и приготовьтесь к молебну. Как рыцари «Евхаристичной Круцьяты» и дети Марии, вы после вечерни получите от ксендза-катехеты специальное благословение, которое его преосвященство ксендз-бискуп передал для вас.

Сколь же сладостен день избранниц господа бога, бога, которому подвластны троны, крепости и державы, небо и земля! Сегодня утром мы получили новые тряпки для мытья полов, на завтрак было какао, а после обеда — прогулка, на которую мы ходили в наших праздничных, свекольного цвета платьях. Осчастливленные дарами этого дня, мы внимательно осматриваем велоны. На одном из них дыра.

— В этом велоне прошлый год молилась Геля. Помните? Она зацепилась велоном за гвоздь в дверях…

— Значит, это был Гелькин велон? — Я жадно схватила в руки кусок тюля, словно в нем было нечто такое, что отличало его от всех других.

Велон — это облако иллюзий, оставленное Гелькой, — достался Йоасе.

— Скажите, как я в нем выгляжу? Идет мне? — повернулась она к оконному стеклу, которое заменяло нам зеркало.

— Прекрасно! — Я разразилась неудержимым смехом, который вызвал у меня даже слезы. — Смотрись, смотрись в окно! Увидишь в нем своего избранника…

— Где? — прошептала она, прижимая нос к стеклу.

— Что, еще не видишь? В стекло вставлен осколок волшебного зеркальца. Смотри хорошенько!

Все головы в велонах, окружившие меня и Йоасю, жадно всматривались в оконное стекло.

— …Твой избранник прохаживается на углу улицы; вот он поправил шелковый галстук; волосы блестят от бриолина; на руке у него перстень, на ногах — красные полуботинки…

— С ума ты спятила! Я ничего не вижу, — отозвался сзади чей-то голос.

… Время идти в часовню.

Мы выстраиваемся. Лица у нас закрыты велонами. Как торжественно, как громко бьют колокола парафиального костела! Властные звуки вновь и вновь утверждают незыблемый порядок, царящий в этом мире. В коридоре девчат приветствуют два ряда нахмуренных лиц — со стен глядят на них лики святых, а под святыми стоят монахини, каждая с зажженной свечой в руке.

Открываются двери часовни. Все вокруг оглашается церковными песнопениями; благовония дурманят голову; назойливо звонят колокола, прославляя создателя.