Избранницы

— Знаешь ли ты, моя дорогая, кем была мать Людки? Дворничихой с самым мерзким поведением. Кто ее отец, — не известно. Вполне вероятно, что, когда Людка подрастет, в ней пробудятся худшие пороки ее матери. Так не лучше ли будет, если она умрет сейчас? Бог в своем безмерном милосердии ниспослал ей болезнь. Каждая из вас должна желать себе такой же смерти. Она умирает в монастыре, как «рыцарь господа Христа» и член содалиции. Вся наша «Евхаристичная Круцьята», ксендз-катехета, все сестры будут молиться за то, чтобы бог сократил час ее пребывания в чистилище. А теперь подумай, — какой была бы смерть Людки в мире, где греховный пламень пожирает людские души, а темнота затмевает свет!

Сестра Алоиза сделала порывистый жест рукой и, прошелестев рясой, удалилась в сторону своей кельи.

Глубоко подавленная всем услышанным, я улеглась в постель. Однако поспать так и не удалось. Меня разбудил сильный свист ветра. Гальный [3]стонал пронзительно, захлебываясь, так что казалось, будто это плакал ребенок, заблудившийся в потемках. Старый дом трещал под ударами вихря. Я села на койке. Проснулось еще несколько девушек. Они тоже вылезли из-под одеял, и теперь все мы прислушивались к тревожным звукам и беспокойному биению собственных сердец.

— Ну и ветер!

— Будто кто-то плачет…

— Это в трубе завывает.

Ураган все более неистовствовал. Тревожно звенели в окнах стекла. На чердаке бушевал ветер. Казалось, что взбесившаяся ночная темень сметет с лица земли наш деревянный монастырь.

А тем временем внутри приюта кто-то пронзительно стонал.

«Оо… ооо…» — отчетливо неслось по помещению.

Печальная жалоба, слышавшаяся в этих звуках, с каждой минутой нарастала, становилась оглушительней, будоражила уснувший приют, и коридоры отвечали ей тоже стоном, словно призывая кого-то на помощь. Напрягая слух, обливаясь от страха холодным потом, мы боялись двинуться с места. Жалобный стон послышался у самых дверей нашей спальни.

— Матерь божия! — заплакала Владка. — «Оно» идет к нам!

В нашем воображении моментально пронеслись дьяволы с ослиными ушами, упыри и привидения, серые безголовые тени каких-то страшилищ, снующих в монастырском мраке.

«Оо-ооо…» — снова донеслось до нас. Звуки были преисполнены страдания и боли.

— Бегите за кропилом! — пискнула Владка, пряча лицо в подушку.

— Раны господни! — заорала Гелька. — Людка!!!

Кто-то зажег свет. Людкина койка была пуста.

Мы выскочили на лестницу.

Людка стояла там. Босая, в одной ночной рубашке. Держась обеими руками за чугунные перила, она положила на них голову и, дрожа всем телом от холода и лихорадки, отчаянно взывала:

— Сестра Зенона, приди ко мне! Приди!

Утром в нашей спальне уже не было Людкиной койки.

— Людка лежит в инфирмерии [4]. Ее поместили туда ночью, — сообщила нам сестра Юзефа. — Прошу быстро построиться парами и спуститься в трапезную. Сестра Алоиза сейчас придет.

Но сестра Алоиза в то утро опоздала. Девушки успели уже выполнить свои хозяйственные поручения, прочитать молитву и рассаживались за столом, когда в трапезную вошла сестра-воспитательница. Яркий румянец на щеках, дрожащий голос выдавали волнение, которое сестра Алоиза напрасно пыталась скрыть.

— Всем «рыцарям господа Христа» — встать!

Мы поднялись со своих мест, удивленно переглядываясь.

— Я принесла вам радостную новость. Наша «Евхаристичная Круцьята» с сегодняшнего дня имеет свою покровительницу на небе.

— Людка умерла, — прошептала Гелька, бледнея.

— Преклоните колени и поблагодарите святейшую матерь божию за то, что Людка умерла как настоящий рыцарь и с этой грешной земли унеслась прямо на небо.

— На небо? А что из того, что на небо? Пусть бы жила с нами…

Печаль, неузнаваемо преобразившая голос Гельки, вырвала наружу плач, которым были переполнены наши сердца. Столовая начала буквально содрогаться от рыданий.

Сестра Алоиза, с лицом белее бумаги, схватилась за колокольчик. Она звонила беспрерывно, а когда первый приступ плача несколько ослаб, слегка пошевеливая колокольчиком, голосом властным и четким сказала:

— А теперь чтобы все пели! Геля и Казя — альты, встаньте справа. Сопрано прошу на середину — так, как в часовне. Вторые сопрано — Йоася и Владка — здесь!..

Сестра Алоиза решительно распоряжалась девушками, ставшими, казалось, безучастными ко всему, расставляла их по местам, потрясала колокольчиком, заглушая плач, который время от времени снова вспыхивал то здесь, то там, восстанавливала дисциплину и порядок.

Наконец воспитанницы были построены в три ряда перед деревянными столами, на которых стыл так и не выпитый кофе, и, обратив взоры на стену с распятием, выдавливали из неподатливых гортаней радостные звуки: «Хвали, душа моя, господа. Буду восхвалять господа, доколе жив. Буду петь богу моему, доколе есмь».

На другой день, то и дело вытирая покрасневшие от холода носы, мы носили из теплицы цветы. Благодаря стараниям сестры Алоизы отцы-иезуиты прислали нам олеандры и фикусы, сестры-альбертинки — кактусы и миртовые деревца, братья-кармелиты — примулы, гортензии и канны.