Избранницы короля

Да, все-таки Джордж глупец, заключила Барбара. Если он и впрямь хотел жениться на Марии Оранской, надо было явиться к ней в апартаменты, внушить ей любовь к себе и, может быть, обвенчаться с нею тайно. Барбара не сомневалась, что все бы вышло прекрасно: ведь решимости у Джорджа не меньше, чем у нее самой. Забавно было бы полюбоваться тогда на эту старую фурию, Генриетту Марию! (К слову сказать, поговаривали, что в жестокой участи, постигшей ее супруга, короля Карла Первого, была доля и ее вины.)

Вскоре, однако, Барбаре пришлось на время забыть Джорджа: в гости к отчиму приехал Филипп Станхоп, граф Честерфилд, о котором она к тому времени уже была наслышана. Говорили, что граф весьма и весьма неглуп, что он, во всяком случае, не из тех, кто способен лишь разглагольствовать о скором возвращении короля да поднимать скорбные тосты за здравие заморского изгнанника. Нет, Честерфилд трезво смотрел на новую Англию и старался найти в ней достойное место для себя.

И, по-видимому, нашел, и очень недурное, поскольку был помолвлен, ни много ни мало, с Мэри Ферфакс, дочерью генерала парламентаристов — самой важной, после Кромвеля, персоны во всей Английской республике. Мэри Ферфакс, отцовская любимица, возможно, и впрямь всею душою была за республику и парламент, однако наружность, изящные манеры графа и, не в последнюю очередь, перспектива сделаться графиней вмиг покорили ее сердце.

Стало быть, и отпрыск древнего аристократического рода может при желании неплохо устроиться в этой новой Англии, заключила Барбара.

Можно сказать, что она была очарована графом еще задолго до его приезда, а в первый же день их знакомства выяснилось, что и он к ней отнюдь не равнодушен. Когда бы она ни обернулась, он смотрел на нее, так что она, к своему собственному удивлению, даже заливалась румянцем. Он, по-видимому, понимал ее смущение и забавлялся им, она же, хотя и притворялась разгневанной, в глубине души блаженствовала. Его явный интерес подтверждал, что она уже не девочка, а юная дама; к тому же у нее имелись подозрения, что он сравнивает ее с Мэри Ферфакс.

Барбара нарочно не замечала его и подолгу не выходила из своей комнаты — но изгнать его из своих мыслей она не могла. Она смутно ощущала в себе самой какие-то перемены. Она походила на бутон, затрепетавший и начавший раскрываться под горячими лучами солнца; но только она была не бутон, а женщина, и причиной ее трепета был горячий взгляд мужчины.

Однажды он перехватил ее, когда она поднималась по лестнице в свою комнату.

— Барбара, — сказал он, — отчего ты все время бежишь от меня?

— Бегу? — Она презрительно пожала плечами. — Я просто не заметила тебя.

— Врешь, — возразил он.

Барбара круто развернулась, так что ее длинные локоны хлестнули его по лицу, и хотела было гордо

удалиться, но столь явное пренебрежение, как видно, придало ему решимости. Ухватив ее за волосы и уверенно положив другую руку ей на грудь, Честерфилд грубо притянул ее к себе и поцеловал.

Барбара, однако, вырвалась и, отвесив ему такую пощечину, что он едва не скатился с лестницы, кинулась наверх. Добежав до своей комнаты, она заперлась на задвижку и припала к двери.

Тотчас в дверь с той стороны забарабанили тяжелые кулаки.

— Открой, — потребовал Честерфилд. — Открой сейчас же, ведьменыш!

— Тебе — ни за что! — крикнула Барбара. — И смотри, дражайший граф, как бы тебя ненароком не вышвырнули из этого дома!..

В конце концов он убрался восвояси, а Барбара взволнованно подбежала к зеркалу. Волосы ее растрепались, глаза сверкали, на щеке, куда пришелся его поцелуй, горело яркое пятно — но гнева в лице не было; напротив, оно сияло блаженством.

Барбара была на седьмом небе от счастья — тем не менее на другое утро она встретила графа ледяным высокомерием и почти не разговаривала с ним; мать даже упрекала ее в небрежении к гостю — но разве Барбара прислушивалась когда-нибудь к материнским упрекам?

Вернувшись к себе в комнату, она принялась тщательно изучать свое отражение в зеркале. Она распустила вьющиеся волосы и расшнуровала лиф платья, чтобы получше разглядеть округлую нежную шею. Первое столкновение с мужчиной, по-видимому, подействовало на нее благотворно: ее высокая и уже хорошо сформировавшаяся фигура в один день сделалась словно бы женственнее.

При виде Честерфилда Барбара трепетала от волнения — ее переполняли чувства доселе неведомые. Притворяясь, что избегает его, она на самом деле искала его повсюду. Величайшей усладой для нее было находиться с ним рядом и метать в него презрительные взгляды из-под ресниц; также ей нравилось в присутствии матери и отчима задавать ему невинные вопросы касательно прелестей и достоинств его невесты.