Бэкингем получил полную отставку у Фрэнсис Стюарт. Она не желала его более видеть, ибо он осмелился сделать ей недостойное предложение. Фрэнсис при всей ее детской наивности отнюдь не растерялась и живо поставила на место развратного герцога.
Посрамленный Бэкингем вернулся в Петушиную Арену.
— Похоже, эта весталка твердо решила хранить свое целомудрие, — пожаловался он Барбаре.
Допытал счастья и Беннет; однако в тот момент, когда он, с высокопарностью, так точно скопированной недавно Бэкингемом, предлагал ей свою любовь, та не смогла удержаться от смеха — поскольку, как она объяснила впоследствии, невозможно было понять, стоит ли перед нею Беннет собственной персоной или же Бэкингем, изображающий Беннета.
Король также подступился к юной красавице, однако она печально отстранилась от него и заявила, что не считает подобные предложения достойными Его величества и просит, пусть даже рискуя вызвать его неудовольствие, никогда более не заговаривать с нею об этом.
Король в расстройстве отправился ужинать к леди Кастлмейн.
Барбара, обрадованная его приходом, постаралась напомнить ему обо всех усладах, что им довелось вместе вкусить за эти годы.
Это ей определенно удалось, потому что и на другой вечер, и на третий король снова ужинал у нее.
Мало-помалу надежды Барбары начали возрождаться. Выбросив из головы опостылевшего священника, вместе с его католическими догматами, она приказала зажарить для короля огромный кусок телятины; однако тетушка Сара заявила, что это невозможно, потому что вода в реке поднялась слишком высоко и затопила их кухню.
— Черт возьми! — раздраженно воскликнула Барбара. — Делайте, что хотите, хоть поджигайте дворец, но чтобы к приходу короля мясо было зажарено!
На что тетушка Сара, дрожавшая перед хозяйкой гораздо меньше остальной челяди, посоветовала хозяйке не говорить ерунды и пообещала снести телятину на кухню к своему мужу; а поскольку муж ее служил поваром у милорда Сандвича, то, заверила она, мясо там приготовят как надо.
Так и сделали. Король с леди Кастлмейн счастливо отужинали, но на другой день весь Лондон знал о куске телятины, зажаренном на кухне у лорда Сандвича, а также о том, что король ушел от леди Кастлмейн только под утро.
Екатерина, удалившаяся от дворцовых сплетен и суеты в свои покои, ожидала рождения наследника. Ей верилось, что, когда младенец появится на свет, они с Карлом обратят наконец счастливые взоры друг на друга. Конечно, Карл не на шутку увлекся прекрасной госпожой Стюарт но, с другой стороны, юная Фрэнсис вела себя достойно и с полной определенностью заявила королю, чтобы он оставил все надежды на ее совращение.
Когда родится малыш, убеждала себя Екатерина, король забудет Фрэнсис и целиком посвятит себя радостям семейной жизни. Он весел, терпелив и любит детей, из него должен получиться прекрасный отец. У них будет много детей, и они заживут так же счастливо, как когда-то ее родители. Впрочем, нет — счастливее: ведь у них не будет тех забот, что так омрачали жизнь герцога Браганского.
Да, думала она, теперь, когда он освободился от этой порочной женщины, все должно перемениться. Конечно, она еще долго будет вздрагивать при упоминании леди Кастлмейн: ей снова и снова будет мерещиться та страшная минута, когда она увидела ее имя первым в списке фрейлин, или та, когда она подала руку для поцелуя незнакомой даме, не расслышав, кто она такая, или последовавшая за этим позорная сцена.
Но пройдут годы, и имя леди Кастлмейн сделается для нее лишь воспоминанием; пусть даже вызывающим дрожь, но воспоминанием — не более.
Сейчас она старалась думать только о малыше, о своем будущем сыне; а если родится девочка — что ж, они с Карлом еще молоды и, как всем уже теперь ясно, способны иметь детей.
«Я знала, что в конце концов мы будем счастливы, — говорила она себе. — Нужно было только, чтобы он вырвался из-под власти этой развратной женщины».
Под окном захихикали служанки. Прислушавшись, Екатерина разобрала, что говорят о каком-то куске телятины. «Господи, — подумала она, — о каких только глупостях не сплетничают во дворце!»
Она отвернулась от окна и стала ждать Карла.
Ей часто хотелось излить перед ним душу, рассказать о самых заветных своих желаниях, но она не решалась. Как ни заботился он о ней и о ее здоровье — все же она боялась, что ее наивные мечты вызовут у него лишь насмешливую улыбку.
Нет, она не станет ему ни о чем рассказывать, решила она, пусть сперва мечты ее станут явью.
Вошла заплаканная донна Мария. Здесь, вдали от милой родины, под низким ненавистным небом, она быстро состарилась и одряхлела; но ни за что на свете не согласилась бы она уехать, оставив инфанту совсем одну среди этих чужих людей, ведущих себя так скверно и непонятно.
«Бедная донна Мария! — думала Екатерина. — Всегда и во всем видит одни только темные стороны; можно подумать, что светлые ей неприятны».
— Вы уже слыхали про кусок телятины? — спросила донна Мария.
— Я слышала, женщины смеялись сейчас под окном и говорили о какой-то телятине... Что за история?