Избранницы короля

Король и его брат герцог Йорк взяли руководство спасением Лондона на себя. Именно они распорядились взорвать дома на Тауэр-стрит. Здесь, на пожаре, король впервые предстал перед своими подданными не беспечным гулякой, но истинным королем, умеющим делать дело и принимать решения. Лицо его почернело от копоти и дыма, но он и не думал уходить: нужно было спасать Сити. Призывая на помощь всех, кто способен помочь, и обещая щедрое вознаграждение за сегодняшнюю работу, он сам вместе со всеми передавал ведра с водой и вместе со всеми стоял по щиколотку в грязной жиже. Только благодаря тому, что король был все это время среди своих подданных, подбадривая их то добрым словом, то шуткой, — только благодаря этому люди мало-помалу перестали слушать россказни пуритан о каре Господней и уверились наконец, что пожар был результатом несчастного случая, происшедшего на кухне пекаря, а не чего-то иного; а уже благодаря сильному ветру, легко занимающейся древесине и соломенным крышам домов, стоявших вплотную друг к другу, пожар на Паддинг-лейн превратился в лондонский пожар.

К четвергу огонь начал понемногу утихать. К тлеющим остовам домов было еще невозможно приблизиться, и в некоторых частях Сити все еще ревел огонь, но все-таки великое чудище было усмирено.

В этот день все признали: если бы не вмешательство короля и его брата Джеймса, Лондон сгорел бы дотла.

Только теперь появилась возможность оглянуться назад и оценить размеры катастрофы.

Пожар, последовавший вскоре после чумы, лишил страну огромной доли ее богатств. В Лондоне, где проживала десятая часть английского населения, были сосредоточены главные ценности королевства. Теперь Сити лежал в руинах, а крестьяне окрестных сел — Кенсингтона и Найтсбриджа — долго еще находили в своих удобренных пеплом полях обгорелые балки и обломки мебели, дивясь тому, что следы пожара разнесло на такое расстояние.

Однако в действительности следы этого великого бедствия были куда глубже и тяжелей. По полям, сбившись по нескольку человек, бродили бездомные, которым некуда было податься. Король сам выезжал к ним с привязанными к поясу кошельками, раздавал милостыню и приказывал найти для несчастных кров и пищу.

На сердце у него было тяжело. Никогда еще на протяжении всей своей истории Англия не бывала в положении столь плачевном. По всей стране, и особенно в пострадавшей от пожара столице, росло недовольство. Подданные Карла уже не веселились, и даже правление ненавистных пуритан вспоминалось им теперь как «доброе старое время». По городу ползли новые, самые чудовищные слухи и новые страхи. Все чаще слышно было в толпе, что пожар — дело рук католиков. Любого заподозренного в сочувствии к папистам могли схватить прямо на улице и жестоко избить; нескольких католиков толпа уже забила насмерть. Росло и недоверие к королеве. Она католичка, говорили некоторые, и именно из-за этого в годы правления ее супруга на Англию посыпались бесчисленные беды. Другие уверяли, что в пожаре повинно распутство короля и его приближенных.

— И это только начало! — пророчили они. — Погодите, скоро от Англии вовсе ничего не останется! Сперва чума, потом война, теперь вот великий пожар! Содом и Гоморра!.. Что же будет дальше? Что дальше?..

Король предчувствовал, что скоро ему не останется ничего другого, как поставить корабли на прикол, но это в первую очередь требовало прекращения войны.

С выгоревших улиц Сити слышался недобрый ропот моряков, недовольных тем, что им перестали платить; в воздухе пахло бунтом. Карл решил сам выехать в Сити, чтобы уговорить разгневанных моряков разойтись/Напрасно канцлер и ближайшие советники пытались отговорить короля: ведь его подданные были настроены воинственно и уже открыто высказывали оскорбительные замечания по поводу личной жизни короля; Карл настоял на своем. В последние годы он многого лишился, но его непобедимое обаяние и его мужество, верой и правдой служившие ему всю жизнь, остались при нем.

Въезжая в гудящую толпу, что собралась в самом сердце Сити, между почерневших развалин и лежащего горами, вперемешку с пеплом, булыжника, он прекрасно понимал, какое настроение владеет моряками, но все же не переставал улыбаться им своей мягкой печальной улыбкой. Впрочем, полная достоинства манера короля не обманула его подданных — все давно знали его неизменную приветливость и любезность в обращении с людьми любого сословия, которая и располагала к нему окружающих.

Однако мятежники все же расступились перед королем: видимо, они предполагали увидеть его в сопровождении солдат, он же приехал один, без оружия. Поэтому они расступились перед ним и молча ждали, что он скажет.