Избранное

Знаю, не любишь ты мою мать и сестру. Но только скажу я тебе: ты не прав. Тысячу раз я тебе говорила, что мать и сестра к нам очень добры, к тебе они относятся неплохо, а в наших ребятишках так просто души не чают. Они для наших детей сущие благодетели. Ты же знаешь, сестра в восемнадцать лет вышла замуж, а уже через год овдовела, но до сих пор верна памяти мужа. Она героическая женщина — в духе всей нашей семьи Цзянов! Хотя живут они с нами, но на свои собственные деньги, ни у тебя, ни у твоей семьи они не взяли ни одного вэня[120]. Так почему же ты отказываешься приблизить их, самых дорогих нам людей, таких близких, как кожа и мясо? Они очень одинокие и беззащитные, им некуда больше податься.

Помнишь, несколько лет назад, когда мы в первый раз приехали с тобой в Пекин, меж нами произошла ссора, чуть ли не потасовка. После этого ты несколько дней не показывался дома (случилось это впервые), а потом прислал кого-то ко мне, попросил встретиться с тобой в пассаже «Восточное спокойствие», и мы вместе пообедали в ресторане. Ты спросил меня, с кем я в конце концов буду жить, с тобой или с ними. Странный вопрос. Да, я твоя жена, мать твоих детей, но я и дочь своей матери, а еще и сестра. Я прекрасно разбираюсь в родстве и в родне, поэтому я, как говорится, «чту старых, люблю малых», словом, хочу одного — чтобы в доме у нас царил лад и согласие. Моя мать мне говорила, что в хороших семьях на протяжении многих поколений никогда не бывает разделов. Вот на чем держится китайская культура!

Все, что я здесь тебе нынче наговорила, — это для твоего же блага. Одиннадцать лет назад я пришла в вашу семью Ни и стала ее частицей. Других помыслов у меня не было, решительно никаких! Как же я буду жить дальше, если ты станешь ко мне плохо относиться?

Цзинъи говорила с большой страстью, непрестанно роняя слезы. Каждое ее слово, казалось, исторгалось из глубины сердца, будто это была сама боль, облеченная в звуки. Ни Учэн, который только-только пришел в себя после болезни, не все принимал из того, что говорила жена, однако сейчас ему казалось, что сказанное ею в целом соответствует истине и ему остается внимать ее словам — как говорится в подобных случаях: «Едва сдерживая рыданья, слушать, непрестанно протирая уши». Ни Учэн дивился, где она научилась так говорить. Ее слова льются нескончаемым потоком, и, что самое удивительное, в них есть смысл, чувства и даже красота слога. Откуда все это? Неужели он что-то проглядел? Может быть, это чистая случайность? А если бы Цзинъи не бинтовала ног, если бы она окончила университет, а потом училась бы где-нибудь в Европе или Америке? Если бы ей предоставили трибуну? Кто знает, может быть, из нее получился бы знаменитый ученый — профессор! С ее талантом говорить она могла бы заниматься даже политикой. Родись она где-нибудь в Европе, Америке или на Японских островах… Увы! Жизнь быстротечна, а человек не живет больше ста лет. Он венец всего живого, но он и раб случая, его игрушка и жертва!

А какой случай представится тебе, Ни Учэн?

Спустя неделю после болезни он получил письмо от ректора Педагогического университета. В форме округлой и витиеватой ректор писал, что, поскольку господин Ни серьезно болен и ему нужен отдых для укрепления здоровья, университет пригласил другого преподавателя занять его место, а посему, говорилось в письме, «мы просим вас после восстановления здоровья позаботиться о новом высоком назначении».

Болезнь и потеря работы, как ни странно, подействовали на непоседливого и витающего в облаках Ни Учэна самым отрезвляющим образом, словно доброе лекарство. За многие годы он, по-видимому, впервые коснулся ногами грешной земли. С этого момента он даже перестал видеть дурные сны. Внезапная новость сразу охладила его пыл, и это ощущение было куда приятнее, чем те ожоги, которые он получал в пламени своих испепеляющих надежд и мечтаний. В свое время, когда он заболевал еще там, в деревне (будь то простуда, головная боль или зубы), ему говорили: «В тебе поднялся огонь». Стоило принять лекарство, и «огонь исчезал». Ему объясняли, что огонь бывает разный: злой, желудочный, легочный, печеночный, сердечный, пустотный. А есть еще «огненный дух». Одним словом, человеческая жизнь постоянно находится в пламени огня, который обжигает и палит его. Где человеку найти прохладу и отдых душе?

Море скорби беспредельно, и, лишь оглянувшись назад, ты увидишь берег. А обернулся ли он, Ни Учэн? Вот он сейчас лежит больной, а кто ухаживает за ним? Цзинъи. А где же его друзья, которые любили поговорить о высоких материях; где приятели, с которыми он когда-то кутил в местах, освещенных разноцветными фонарями; где его красотки, расточавшие ласки, казавшиеся ему милыми и забавными? Даже тени их нет! Почему же он не прислушивается к словам Цзинъи, почему не воспринимает серьезно ее слова? Прав ли он?

Ему остается сейчас одно — со всей искренностью сказать:

— Прости меня! Я очень перед тобой виноват. Я виноват перед всеми вами. — И он произносит эти слова слабым голосом.