Избранное

Пришел шестидесятый год, и начался голод. Огненно-красный цвет сменился на пепельно-серый, а все пепельно-серое стало вдруг пухнуть от голода. Исчезли легковые автомобили, прекратились ночные бдения и заседания, перестали множиться схемы и диаграммы. Люди бросали средства производства и предметы быта, завезенные сюда с таким трудом, потому что никто толком не знал, что здесь может произойти в будущем. Началось всеобщее отступление. Уехала сначала первая группа, за ней вскоре ушли все остальные. Потом здешнее хозяйство отдали организации, связанной с газетным делом. По слухам, она устроила там склад бумаги и типографию на случай войны и создала базу трудовой закалки для кадровых работников с целью поддержания их революционного духа. Но затем, в соответствии с очередной политической установкой, землю, на которой уже было посажено множество редкостных плодовых деревьев и растений, вернули коммуне, и все деревья, уже успевшие прижиться на местной почве, так как на их посадку были затрачены чудовищные силы и люди работали как сумасшедшие, работали исступленно, не жалея сил, — все эти плодовые деревья разных сортов («красный банан», «золотой полководец», «красная яшма», «свет отечества»), украшавшие окрестные холмы, одно за другим, роща за рощей, все до единого засохли. На месте бывших парников, где выращивались шампиньоны, крестьяне вырыли ямы для разработки угля, и те из крестьян, кто занимался угольным делом, построили себе жалкие глиняные лачуги возле покинутых хором. Но дорога была в конце концов восстановлена вновь, появилось электричество, и все же вскоре на маленьком руднике что-то случилось с водой, поэтому жить большому числу людей здесь стало уже невозможно. А там началась «великая культурная революция». В те годы здесь нашли свою смерть, покончив с собой, несколько видных руководителей, которые в ту пору вели активную деятельность в этих местах, а потом оказались в опале.

Время шло. Солнце с луной по-прежнему менялись местами, стужа чередовалась с жарой, расцветали, а потом засыхали травы и деревья. Одни люди уступали место другим, все менялось. Наступил 1985 год. Двадцать первое число марта месяца. В этот день автор, спасаясь от городской суеты, охваченный радостными чувствами, решил вновь побывать в здешних горах. Он пришел в это ущелье, когда-то наполненное шумом, а теперь вымершее, поскольку рабочие маленькой шахты не смогли поддерживать жизнь в этих местах. Автор пришел сюда потому, что все последнее время он, подобно безумцу или маньяку или опьяненному крепким вином, писал, писал кровоточащим сердцем, писал сумбурную историю Ни Учэна, постоянно вспоминая и оплакивая при этом свою собственную жизнь. Ныне он находился как раз на половине пути.

…Он все-таки сбился с дороги. По подсказке окрестных мальчишек он пошел совсем не в ту сторону и забрался на самую вершину холма, где находилась штольня, в которой добывали сланец для школьных досок и карандашных грифелей. Только сейчас он понял, что заблудился, и повернул назад, чтобы найти два больших камня, обозначавших вход в ущелье. Наконец он увидел странный каменный монумент, который искал.

Горы, деревья, камни — неужели они все такие же, как были прежде? Кажется, все осталось без изменений, кроме угольной шахты да нового шоссе, которое выпрямило прежнюю дорогу. Пустые здания, освещенные солнцем, излучали теплый свет. Сложенные из каменных глыб и различных деталей древних построек, из кирпичей старой городской стены, украшенные каменными колоннами, помпезные сооружения в заброшенном ущелье производили нелепое впечатление. И все же эти пустующие строения притягивали взор. Да, старые кадровые работники, не лишенные литературного дара и воображения, знали толк в строительстве. Прошло двадцать восемь лет, а эти сооружения стоят как новые. Вот только черепица на крыше подернута сизой пылью времен. Последний штрих, завершивший строительство.