Избранное

Этих пограничников банда взяла в кольцо. Пограничники спешились и залегли на вершине. Здесь было два больших камня, и между камнями пограничники спрятали лошадей. Прилегли за камнями и защелкали затворами быстро и механически точно. Басмачи падали с лошадей. Воя по-волчьи, басмачи кидались к вершине и умолкали, в тишине уносясь обратно, перекидывая через луку убитых. Пограничники работали методично. Тогда началась осада, и басмачи не жалели патронов. Много раз они предлагали пограничникам сдаться. Пограничники отвечали пулями. Так прошел день. А к вечеру у пограничников не осталось патронов. Жалобно ржала раненная в ключицу лошадь. Тогда пограничники поняли, что срок их кончается раньше, чем они думали. Басмачи опять нажимали на них. Пограничники сломали винтовки и, оголив клинки, бросились вниз. Выбора у них не было. Басмачи заняли склон. В гуще копыт, лошадиных морд и халатов пограничники бились клинками. Но басмачей было двести, и пограничников они взяли живыми.

Об этом позже рассказали нам сдавшиеся басмачи.

5

Мы вернулись в.казарму. Пограничники расходились. Я слышал разговоры об убитых и их женах.

— Самые лучшие бойцы были! — с горечью сказал Любченко, теребя угол газеты, покрывавшей стол в комнате комсостава.

А Топорашев зажегся внезапной злобой:

— Ну и мерзавцы же!… А еще их жалеть и не трогать!… Всех бы их, басмачей, под один пулемет!… Вот они что с нашими делают!

— Ладно! — оборвал его Черноусов,- Молчи. Не зуди. И без тебя тошно.

— Чего там «замолчи»? Теперь сам видишь, как с ними миром? Вот что получается. За что наших убили?!

— За что… За то, что еще революция продолжается… Сам знаешь. Без жертв не обходится. А ты не скули. Может, сам таким завтра будешь. Скулить нечего.

— Да я и не скулю! — горячо возразил Топорашев.- А только злоба берет. Я не могу терпеть этого больше! Посылай меня завтра, я уж им покажу, гадам!

— Вот потому-то я тебя и не пошлю. В руках себя держать надо. Не царские времена. Соображать надо… Ты думаешь, я сам могу спокойно смотреть на это? Ложись спать. Завтра поговоришь.

— Спать… Какой теперь сон!-пробурчал, смиряясь, Топорашев, однако скинул с плеч бурку и, бросив на пол, лег на нее.

Глава тринадцатая ТАКТИКА ЧЕРНОУСОВА 1

Ночь. Комвзводы лежат на бурках и одеялах. Курят. Не спит ни один. Вскакивают — курят, выходят на двор, в холодок-курят, возвращаются, ложатся и курят опять. И говорят, говорят, говорят… Возмущенно, негодующе, злобно… И без конца клянут басмачей…

— Нет, ты должен понять,-в десятый раз возбуждается Топорашев,-такие штуки нельзя оставлять безнаказанными! Чтоб я, кавалерист, смотрел, как убивают моих товарищей, и при этом сидел сложа руки?! Ну сам подумай, что ж это такое?

Черноусов. лежит на кровати, заложив ноги на ее спинку. Курит и теребит усы. Черноусов сейчас один против всех: он опытнее всех и хладнокровней. Он спокоен. Он великолепно знает: его приказ не станет никто обсуждать. Воинский приказ будет выполнен беспрекословно и точно. Но сейчас он разговаривает не как начальник: Топорашев, Любченко и другие-его друзья, по-человечески их душу он понимает, и ему нужно не слепое подчинение приказу, а убежденность подчиненных в правильности политики, которая проводится в этих горах и долинах, в условиях необычных и трудных. И потому он сам вызвал подчиненных на разговор во душам. Черноусов отвечает Топорашеву:

— Ты рассуждаешь неверно!

— Почему?-Топорашев резко приподнимается, сидит на бурке.

— Сообрази сам… Почему я с тобой целый вечер бьюсь? Начальник я твой или нет? Начальник. Мог бы я в порядке приказания сказать тебе: делай так, как тебе говорят, и не рассуждай. Мог бы. И ты бы у меня не пикнул, потому что дисциплину понимаешь отлично. А я вот не делаю этого. Почему?

Топорашев молчит.

— Чего ж ты молчишь? Ну-ка, скажи, — почему? Знаешь отлично. Потому что оба мы коммунисты, потому что мы товарищи и друзья, потому что вне исполнения служебных обязанностей… ну, да что я буду азы повторять? Так вот ты и разберись хорошенько: кто эти басмачи? Думаешь,-одни муллы да баи? Как бы не так! Среди них бедняков половина. Обманутых, запутанных, забитых, отсталых, соблазненных посулами и обещаниями, а все ж-бедняков. Баи и муллы-это только головка. Я вот уверен: из этой банды половина перешла бы к нам, если б курбашей своих не боялась. Ну? Согласен со мной?

— Согласен. Да мне-то какое дело? Раз они басмачи — убивают, грабят, — значит, враги. А кто этот мерзавец, что расстрелял Бирюкова-бедняк или бай, не все мне равно? Что я, обязан разбираться?