Читаем Избранное полностью

Избранное

Михаил Петрович Шевченко , Михаил Шевченко

Поэт был прав. При имени его тогда, в начале 50-х, тотчас кроме «Гренады» вспоминались и «Пирушка», и «Рабфаковка», и «Песня о Каховке», и конечно же великолепное стихотворение «Итальянец» — такое же значительное, как и «Гренада».

Это правда. Но правда и другое. Тогда многие считали, что Михаил Светлов пережил свою славу, что он исписался. Он действительно подолгу не публиковал своих новых стихотворений, и в Доме литераторов или в баре № 4 на Пушкинской площади, где мельком можно было видеть Михаила Аркадьевича, нередко слышались брошенные ему вслед, обидно переосмысленные его же строки: «…умер Светлов. Он был настоящий писатель…»

О, этот обычай поэтов — «в круг сойдясь, оплевывать друг друга!». Он чаще бытует среди молодежи, которой свойственна категоричность суждений. Ведь было же время, и Светлов написал:

«Товарищи классики! Бросьте чудить! Что это вы, в самом деле, героев своих порешили убить на рельсах, в петле, на дуэли?.. (Как будто это была прихоть классиков — убивать своих героев… — М. Ш.). Я сам собираюсь роман написать — большущий! И с первой страницы героев начну ремеслу обучать и сам потихоньку учиться. И если, не в силах отбросить невроз, герой заскучает порою, — я сам лучше кинусь под паровоз, чем брошу на рельсы героя…»

Пройдут годы. Много повидавший и переживший Михаил Светлов напишет:

«Сколько натерпелся я потерь, сколько намолчались мои губы!..»

Родятся и строки:

«Молодежь не поймет наших грустных усилий, постаревшие люди, быть может, поймут!..»

Поняли и молодые и пожилые. Помогло понять время. Помог и сам поэт — новым взлетом своего вдохновения с середины 50-х годов.

Старый мир! Берегись отважныхНестареющих дьяволят!..Неизменно мое решенье,Громко времени повелю. —Не подвергнется разрушеньюЧто любил и что люблю!Не нарочно, не по ошибке,Не вначале и не в концеНе замерзнет ручей улыбкиНа весеннем твоем лице!

Над этими строками стоит посвящение — Ольге Берггольц…

Пришли новые лавры. Пришли премии. Правда, после смерти.

«Ах, медлительные люди! Вы немножко опоздали…»

В памяти моей еще одна, последняя встреча со Светловым.

Я уже был на выпуске, когда Михаил Аркадьевич пришел в Литературный институт вести творческий семинар поэзии.

Я решил побывать на первом занятии его семинара.

Михаил Аркадьевич был в хорошем настроении, щурил в улыбке свои глаза.

— Что же, давайте знакомиться. Я думаю, для начала каждый из нас прочитает одно стихотворение.

В аудитории было человек пятнадцать. Михаил Аркадьевич дымил папиросой, говорил о каждом то шутливо, то серьезно, то прямо, то притчей.

Я прочитал только что законченное стихотворение:

«Мне двадцать пять. У Мавзолея, на Красной площади стою. Отсюда поглядишь смелее на прожитую жизнь свою. Здесь думаешь о Человеке, чьим светом полон шар земной. Что сделал я за четверть века, чтоб Родина гордилась мной? Порой бывает много спеси, кичливости… А между тем не создано народных песен, не создано больших поэм… Я должен — долг моя свобода! — разбив сомнения и лень, во славу своего народа бессмертным сделать каждый день…»

— Слушайте, это совершенно нормальные мысли выпускника! — улыбнулся Михаил Аркадьевич. — Дорогой мой мальчик, наш с вами тезка Лермонтов к двадцати пяти годам был гений. Мне и в пятьдесят это не удалось. Вы счастливее меня — у вас в запасе четверть века! И программа у вас гениальная. Попробуйте!..

Так мог сказать только Светлов — человек, даже фамилия которого удивительно созвучна с его существом.

1974