Читаем Избранное полностью

Она заговаривала об этом и в метро, и в электричке — уже на пути к нам, в Лукино. Я вспомнил нашу встречу с Максимом по пути с Кавказа. Нас с женой он не узнал, хотя мы не виделись всего двадцать дней. Мы были страшно огорчены. Жена давала клятвенное обещание — никогда не расставаться с сыном… Теперь я вспоминал это и волновался вместе с бабушкой. Максим был ей и дедушке Пете теперь ближе всех нас…

Добрались до квартиры. Суета встречи. Бабушка Груня разговаривает со свахой, а сама, вижу, ждет не дождется встречи с внуком.

А он только что проснулся. Стоит в кроватке в своей байковой рубашке, кулачками протирает глаза.

Бабушка Груня вошла к нему. Максим спросонья секунды две молчал. А потом расплылся в улыбке и протяжно сказал:

— Ба-ба! Ба-а-ба!..

«Что ж ты так долго не приходила?!» — слышалось в голосе. И, как полгода назад, выставил ей ладошки для поцелуев.

А бабушка Груня схватила внука на руки, прижала его к себе, ходила по комнате и твердила только одно слово:

— Признал!.. Признал!.. Признал!..

ДОГАДАЛСЯ

Сидят на диване бабушка Груня и Максимка. Рассматривают картинки в какой-то книжке о животных. Вот нарисован медведь с поднятой лапой.

— Шо это он говорит? — спрашивает бабушка.

— Па-апа! Пиивет! — сразу отвечает внук.

ВЕЧЕРНИЙ ЗВОН

Гуляем вечером. С железным лязгом проносятся поезда, гудят автобусы по шоссе у кладбища. Максим не обращает на них внимания. Это уже привычно.

Неожиданно с церквушки: бом-бом. Вечерний звон.

Максим засуетился у меня на руках, повернулся на звон.

— Бом, бом, мальчик, — говорю я.

Повторять встречные звуки стало обычным. Максим изображает их вслед за мной. Но мне они хорошо знакомы, и я порой, как и на этот раз, воспроизвожу звук машинально. Бом-бом вообще.

Максим повторил вслед за мной не тотчас. Вслушался, а потом:

— Мбо-о-ом… Мбо-о-оммм!..

Очень точно. Тут и протяжность звука. И наплыв одного взрывающегося удара колокола на затихающий другой. Настоящий звон.

КОГДА МАМЕ ПЛОХО

Бабушка Наташа часто думает вслух. Вот она садится за стол, раскрывает журнал, надевает очки. Читать собирается, а сама рассуждает:

— Что-то мне нехорошо. Болит под лопаткой. Сердце, наверное. На погоду. Сейчас выпью корвалолу. И все. Перестанет.

Она встает из-за стола.

— Где же мой корвалол? В серванте или в тумбочке? Сейчас найду и выпью…

Она всегда прячет свое лекарство, забывает, куда прячет, долго ищет его, находит наконец и пьет.

Максим затаил дыхание и следит за бабушкой.

А вечером с работы приходит мама Люда. Усталая-усталая. Максим не дает ей присесть, тянет за руку к дивану или к этажерке.

— Мапишка, подожди, — говорит она и освобождается от Максима. — Мне нехорошо.

Максимка заглядывает матери в глаза и бежит на кухню к бабушке.

— Баба, нади кававов! Нади кававов!

ЧТО ТУТ СКАЖЕШЬ?

Кончилось лето. Дачники с ребятишками уехали в Москву. Соседской шестилетней девочке Тане стало скучно. Теперь она чаще вертится возле нашего крыльца и ждет — когда Максимка выйдет на улицу.

Танина мать ругает дочь за это. Она на нас почему-то сердится и не разрешает дочке играть с Максимом. Когда мать дома и следит за Таней из окна, Таня сторонится Максимки. Сегодня девочка забыла строгий наказ и гуляла с Максимкой до самого обеда.

Шел снежок. Дети лепили снежную бабу, катали друг друга па санках. Обоим было весело и хорошо. Вместе они отправились и на обед.

Но когда я отряхивал сына на террасе, вдруг за стенкой раздался гневный голос Таниной матери:

— Кому я говорила, не подходи к нему! Кому!..

И послышались шлепки.

Я поспешил увести сына в дом.

А вечером мы снова вышли гулять и встретились с Таней. Она опять подбежала к Максимке. За ней подошла и бабушка ее. Она, может быть, тоже сердилась на нас, но играть с Максимом Тане разрешала.

Максим повернулся к девочке и неожиданно сказал:

— Уди, Таня. Уди. Мама тебя угать будет.

Я опешил. И Танина бабушка смутилась и ничего не сказала.

Что тут скажешь?

ОТДАТЬ ДИМЕ…

Летом у соседей жил дачник Дима. Он был рыжий, веснушчатый и подвижный — как ртуть. Был он постарше Максима месяцев на восемь. Сперва Максим с ним подружился. Ходил следом. Играл с ним в песке. Отдавал ему свои игрушки. А потом Дима все испортил.

То он отнимал велосипед у сына. То предлагал ему грузовик, а когда Максим протягивал руку, чтобы взять машину, Дима вместе с машиной убегал. Раз пять в день Максим плакал от Димкиных проказ.

И он невзлюбил Диму. Стоило Диме появиться рядом — Максим просился на руки или тянул меня за полу пиджака куда-нибудь подальше от обидчика.

Максимкину нелюбовь к Диме решила использовать мама. Когда сын не хотел что-нибудь есть, мама говорила: «Не хочешь — отдам Диме». И Максим тут же все съедал.

Как-то мама предложила сыну бутерброд. Максим отвел мамину руку и сказал:

— Отдать Диме…

Сколько мама ни билась — так и не взял бутерброд.

— Неть, отдать Диме…

А сам лукаво щурил глаза. Где он, Дима? Хватит обманывать, мама!

ВАЛЕНКИ

Шла зима. Максиму купили первые валенки. Попались сразу и калоши на них.

Максим пришел в восторг. Валенки точно на его ногу и катаны. И калоши так привлекательно сверкают.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное