Избранное

— О чем, родненький, теперь говорить? Видно, не суждено было. Всему виной было наше последнее свидание в бараке. Мы друг друга не поняли. Ты не понял меня, а я не поняла тебя. А тут еще подлая заметка в газете, а ты, конечно, поверил, что статейку написала я.

— Не стану отрицать. Скажу больше. Но ты не обидишься? Дай слово, что не обидишься на меня.

— Говори, я не обижусь.

Но прошло довольно много времени, прежде чем Симон открыл ей тайну, сам не понимая, зачем рассказывает ей о письмах, присланных в институт и его жене.

— Ты догадываешься, думаю, кого я подозревал.

Хотя Симон заранее подготовил ее, даже взял с нее слово, что она не обидится, ей все же было тяжело выговорить:

— Меня?

— Понимаю, тебя это страшно удивляет.

— Как ты мог… — она резко поднялась.

— Таисенька…

— Откуда ты знаешь, что не я послала те письма?

— Таисенька…

— Ну да, откуда тебе знать, — повторила она, будто чеканя слова, — что это не я написала?

— Не надо, Таисенька… Ты ведь дала слово… Думаешь, я не понимаю, что с моей стороны это было большой глупостью. Но кто в жизни не бывает глуп? Скажи, ты больше не обижаешься на меня?

— Ты ведь знаешь, что долго обижаться на тебя я не могу. Ну, спи, Сеня. — Она нагнулась и поцеловала его в глаза.

— Не уходи, Таисенька.

— Уже поздно.

— Не уходи. Прошу тебя. Не уходи. — Он передвинулся повыше на подушку, протянув к ней руки. — Присядь. Я должен кое о чем спросить тебя. Для меня это очень важно. Ответь мне только прямо, как думаешь.

— Какой ты чудной. Ну, конечно. — Таисия снова села на край кровати, чувствуя, что то, о чем он собирается спросить, важно не только для него. Для нее, может быть, еще важнее.

— Вот о чем хочу я тебя спросить, Тая. Но чтобы было тебе все понятно, должен хотя бы вкратце рассказать, что произошло до этого.

Начал Симон с того, что жену свою, Наталию, любил не меньше, чем она его, и что он не станет утверждать, будто ему удалось быстро и легко влюбить ее в себя, а Таисия, кажется, подозревает его, что он вообще так относится к женщинам, которые нравятся ему. И как Найла, наверное, думает, что ему все очень легко дается, потому он так легко ко всему и относится, и в том его слабость. Отчасти это, может быть, и так, и поэтому он до сих пор ничего, по сути, не достиг, о чем мечтал. Но к тому, что сошелся с Наталией, все это не имеет ни малейшего отношения. С Наталией было как раз наоборот. Сначала он влюбился в нее. Но, разумеется, не о том, кто из них двоих первый признался другому в любви и кто из них двоих любил сильнее, рассказывает он ей, Тае. Речь идет о чем-то совсем другом, более высоком и значительном. Таисия абсолютно права, утверждая, что во время войны немало людей изменились к худшему. В семье его жены перемены, как теперь ему ясно, начались еще задолго до войны. Он только не ожидал, что у них зайдет так далеко. Он теперь уже не уверен, не сказала ли бы ему и она, Наталия, того же, что он случайно услышал в тот раз от ее отца.

— Поверь, Тая, меня волнует не то, что у моих детей будет фамилия Зубов, а не Фрейдин. Тут дело совсем в другом. Пойми меня. Ты скажешь, что я могу сделать все как было и что у меня есть на то право. Да, я могу так сделать. Но этим уже ничего не изменишь. Если до сих пор дети, быть может, не совсем еще поняли, почему мама переписала их на свою фамилию, то при первой же моей попытке вернуть им мою фамилию она им скажет и отдалит от меня детей. Теперь скажи мне, Таисенька, как после этого жить с ней? Выходит, она стыдится происхождения своего мужа и хочет, чтобы мои дети тоже стыдились, иначе не лишила бы их моей фамилии и не дала бы свою…

— Не думаю, Сеня, что это двигало твоей женой.

— Меня не интересует, что ею двигало. Не надо забывать, что есть не только сегодня, есть еще и вчера и завтра. Говорить о том можно без конца. С тех пор как вернулся с войны, я изрядно об этом думал. Не знаю, Таисенька, как и чем у нас все закончится. Все может быть, может быть, я вернусь на Крайний Север один. — Он положил голову ей на колени, обнял ее и слегка потянул к себе: — Ты бы поехала со мной?

— Я тебя не понимаю.

— Ну, если выйдет так, что я останусь один… Ты бы поехала со мной? Тебя это удивляет? Я никого не любил, как тебя. Я лишь сейчас это как следует понял.

— Тебе кажется.

— Нет, не кажется, — он крепче притянул ее к себе и коснулся губами ее теплой открытой шеи.

Таисия отвернула лицо и высвободилась из его рук.

— Не знаю, Сенечка, любил ли ты кого-нибудь в жизни. Если да, то только ее одну, свою Ханеле.

— Я тоже так думал. Еще долго, после того как мы с ней расстались, я так думал. Будь так, как ты говоришь, то как мог бы я… Или не веришь, что я любил тебя? Мне кажется, сейчас я люблю тебя еще сильней, поверь мне.

— Тебе кажется. Кроме своей Ханеле, ты никого больше не любил. Ты и сейчас ее любишь.

— С чего ты взяла?

— Будь это не так, ты не приехал бы ее искать.

— Я ищу своего мальчика. Конечно, я был бы счастлив, отыщись и Ханеле. Но она для меня всего лишь мать моего первенца, единственного моего наследника.