Избранное

Deinde considerandum est diligenter, quod quamvis multa habuissent de maioribus scientiis, non fuit tempus utendi eis nisi in duobus casibus, scilicet, astronomia pro calendario, et musica pro officio divino. Patet enim per historias, quod Eusebius Caesariensis, et beatus Cyrillus, et Victorinus et Dionysius abbas Romanus, cuius doctrinam nunc sequitur ecclesia per leges astronomiae, et in alii ex mandato apostolico laboraverunt in hac parte; sed aliae scientiae maiores fuerunt neglectae, et praecipue istae quae iudicia et opera sapientiae magnifica noscuntur continere. Et huius causa fuit quintuples. Nam philosophia ante Christi adventum dedit leges mundo, praeterquam populo Hebraeorum, tam de cultu divino quam de moribus et legibus iustitiae et pacis inter cives, et belli contra adversaries. Et quoniam huiusmodi leges fuerunt datae quantum potuit humana ratio, ut Aristoteles vult in fine Ethicorum, ubi transit ad librum legum dicens: "Dicamus nunc quantum possibile est philosophiae in rebus humanis" etc, principes mundi noluerunt recipere legem Christi, quae fuit supra humanam rationem, et ipsi fuerunt regulati secundum philosophos, et ideo philosophia impedivit ingressum fidei, et tardavit in hoc, quod mundus ea deductus legi celsiori horruit consentire.

Далее следует тщательно рассмотреть то обстоятельство, что хотя святым и было известно многое из более значимых наук, не пришло еще время использовать их иначе как в двух случаях: астрономию для составления календаря и музыку для богослужения. Ибо из истории ясно, что Евсевий Кесарийский [50], святой Кирилл [51], Викторин [52] и Дионисий, аббат римский [53], чьему учению Церковь следует ныне в том, что касается астрономии, и многие другие по поручению апостольскому посвящали себя этим наукам. Но другие значительные науки были пренебрегаемы, и особенно — те, которые, как известно, содержат величайшие суждения и дела мудрости. И причин тому пять. [Во-первых], философия еще до пришествия Христа дала закон миру (исключая народ иудейский): как в том, что касается Божественного культа, так и в том, что касается нравственности, права, мира между государствами и войны с врагами. И поскольку такие законы были даны сообразно возможностям человеческого разума, как утверждает Аристотель в конце Этики, переходя к книге законов: «Будем говорить теперь, насколько это возможно для философии в делах человеческих», — и т. д., то правители мира, которые сами были наставляемы философами, не желали принимать закон Христов, который выше человеческого разума, а потому философия препятствовала распространению веры и сдерживала ее в силу того, что мир, философией управляемый, страшился принять закон более возвышенный.

Caeterum non solum hoc modo philosophia tardavit fidem Christi, sed iure legum suarum de reipublicae defensione ab omni contrario sensu visa est per iudicia futurorum et ostensionem rerum occultarum praesentium, et per opera mirabilia supra naturae et artis communiter operantium potestatem, contendere cum fidei praedicatoribus, quorum proprium fuit non per naturam et artem, sed per Dei virtutem, prophetiam de futuris eructare, occulta producere in lucem, miracula suscitare. Nam quod philosophiae potestas valeat magnifica peragere, quae vulgus non solum laicorum sed etiam clericorum duceret pro miraculis, sequentia declarabunt. Necnon rectores rerum publicarum ubique per consilia philosophorum suas leges zelantium persecutionis et mortis iudicia sanctis Dei graviter intulerunt. Insuper ars magica per totum orbem invalescens, occupans homines in omni superstitione et fraude religionis, quamvis fuerat philosophis odiosa et ab omnibus debellata, ut certificabitur suo loco, tamen sancti primitivi invenientes mundum occupatum in utraque pro eodem artificio utramque reputabant, quoniam ambae fidei fructum impediebant multis modis. Nam sicut magi Pharaonis Moysi resistebant et populum Aegypti mandato Dei inobedientem faciebant, sic fuit in principio ecclesiae per artis magicae violentiam. Quae cum in eundem effectum, scilicet contra opus fidei, cum philosophia concordabat, totum eius vituperium in philosophiam redundabat.