Избранное

А где-нибудь в полицейском участке сидит один из пойманных с таким же неподвижным лицом, как и у тех полутрупов, которых он видел десять минут назад. Эти люди жили еще только потому, что на них возлагалась обязанность доставить мертвых в лагерь. Пойманный сидит в полиции, а около него жандарм разговаривает по телефону с комендатурой. Второй пойманный привалился плечом к стене риги, почти до пояса в сене, из которого его только что вытащили. Возле стоит шестнадцатилетний мальчуган в коричневой рубашке, поймавший его; прежде чем воткнуть вилы в грудь русского, он зажмурил глаза, со злобой и страхом думая о вознаграждении. По телефонным проводам, как паутина висевшим вдоль гор и на горах, во все стороны летят сообщения о бежавших. Но не все еще пойманы. Может быть, они лежат где-нибудь под снопами, чтобы отдохнуть до наступления темноты. Петцольд видел, как они пробираются к границам огромной далекой страны, чья армия, прикрываясь дымовой завесой, наступала на Райнхаузен. «Бежавшим следовало подождать, — подумал Петцольд. — Нацисты теперь долго не продержатся, и они, пленные, смогли бы увидеть их конец». — «Нет, — возражал он сам себе, — русские не хотят покидать своих товарищей в беде, они думают о жизни, а не о смерти, бросить товарищей на произвол судьбы — это значит умереть; они так хотят помочь своим, что не считаются ни с какими жертвами. Это не было актом отчаяния», — думал Петцольд.

Команда Петцольда работала на дне каменоломни, на страшном сквозняке, против лестницы в сто восемьдесят шесть ступеней, круто поднимавшейся вверх. Каждому из команды носильщиков, тащивших носилки с пятидесятикилограммовой глыбой, приходилось преодолевать этот подъем быстрым шагом. Вскоре после обеденного перерыва Мюллер незаметно толкнул Петцольда. У Петцольда как раз в это время промелькнуло в голове, что с нынешнего утра он снова разговаривает с Мюллером. Подняв глаза, он увидел начальника команды, который медленно подходил к лестнице. Рядом с ним шагал высокий, тощий мужчина в рваной шинели. Это был тот самый русский, который утром привлек внимание Петцольда. Они остановились внизу у лестницы. Начальник команды что-то сказал, и русский начал подниматься вверх. Когда к заключенным приближался начальник команды, обычно каждый старался показать, что он работает, но сейчас это была только видимость. Сейчас взгляды Петцольда и всей команды были прикованы к русскому, который вдруг остановился и, обернувшись, приветственно помахал рукой работавшим внизу. Пока они возились около вагонеток, русский, поднимаясь, становился все меньше и меньше. И вот он — на самом верху, подошел к часовому и заговорил с ним, показывая на свой затылок. Было видно движение его руки в сторону неба, к которому ветер гнал клочья тумана. Затем русский медленно отошел от часового и направился к колючей проволоке. Часовой снял свой автомат, висевший у него на шее. Команда Петцольда не видела, но знала, когда именно осужденный на смерть достиг запрещенной зоны, так как в этот момент часовой вскинул автомат, и сухой треск выстрела пронесся по ущелью.

Четверть часа заключенные работали, не глядя друг на друга. И опять Мюллер, подойдя к Петцольду, подтолкнул его. Он удивленно и пристально смотрел вверх. Тот же русский очень быстро спускался вниз по лестнице, охватив руками живот, как будто съежившись от холода. Несмотря на то что верхняя часть туловища у него была под прямым углом наклонена вперед, он все же не падал. Это было жуткое зрелище. Лицо русского напоминало зеленую бронзу. Сверху за спускавшимся наблюдал часовой, делая нервные движения. Стрелять в сторону лестницы он не решался.

Вдруг припустил мелкий, холодный дождь. Петцольд чувствовал, как его насквозь пронизывает влага. Руки его, державшие лопату, посинели от холода. Русский достиг дна каменоломни. Он шел как во сне, с большим трудом отрывая ноги от земли. Он шел в направлении маленькой полевой кузницы, стоявшей между рельсами. Дойдя до нее, он медленно опустился на колени, будто все время только и искал этот крохотный теплый очаг, в котором рдели угли.