Избранное

— Седьмая в длительной отлучке, вернется только зимой. — Конюх отчаянным жестом сдвинул бинт со лба на темя. — Я честно предупредил бухгалтерию, летом у меня штат неполный, выписывайте не на семь, а на шесть едоков. Они и слышать не хотят. Сказали: если в бумагах появится цифра «шесть», то менять ее на «семь» можно будет только при предъявлении документа о покупке новой лошади. Совсем меня запутали!

— Не они, а вы их запутали, Шилов! — жестко сказал Фомин. — Но меня вам запутать не удастся. В бухгалтерию вы подаете отчеты на прокорм семи лошадей. Кому вы сбываете излишки овса? Надеюсь, вы не станете меня уверять, что делите порцию отсутствующей лошади между остальными? Кстати, когда она пропала и какие меры были вами приняты? В милицию сообщили?

Конюх уцепился за последний вопрос:

— Как же, сообщили. Конь рыжей масти, старый, кличка Вихрь, особая примета — на лбу белая отметина. Только попробуй найди его. Пока сам не придет… — И Шилов, явно увиливая от ответа на вопрос Фомина об излишках овса, стал изливать свое возмущение безобразным поведением коня по кличке Вихрь.

Вихрь, в прошлом скромный и работящий конь, переродился в злостного тунеядца. Прошлой весной он ушел в бега, все лето шлялся неизвестно где, а похолодало — явился обратно в конюшню. Шилов поверил в чистосердечное раскаяние коня, не попрекнул ни единым злым словом. И чем же ответил Вихрь на человеческую доброту? Черной лошадиной неблагодарностью. Стоило солнышку пригреть, травке зазеленеть, он опять ударился в бега. Но ничего… Наступят холода, и конь-тунеядец приплетется с повинной. Пусть на этот раз не рассчитывает на снисхождение. Найдутся меры!

Фомин не утаил своего недоверия к рассказу Шилова.

— Значит, рыжий, с белой отметиной на лбу? — На всякий случай он записал приметы Вихря. — Вы не пытались его отыскать? Поймать не пробовали?

— Вихря? Поймать? Он и близко к себе не подпустит. Я в прошлом году пробовал поймать. Не вышло. Даже Костя-Джигит… — Конюх осекся и умолк, отвел глаза.

— Продолжайте! — потребовал Фомин. — И поясните, в каких отношениях вы состоите с упомянутым вами сейчас несовершеннолетним Константином Мусиным.

Конюх поморщился и поднял было руку к затылку.

— Не надо. — Фомин поглядел на конюха особым взглядом, которому долго учился. — Не надо симулировать, Петр Николаевич. Никто вас по затылку не стукал. Вы проспали и лошадей, и ружье. Снимайте бинт и выкладывайте все, что может помочь милиции побыстрее отыскать лошадников и отобрать у них ружье.

Шилов со злостью сорвал бинт.

— Проспал я, проспал! Утром, не прочухавшись, вызвал участкового. Хотя лошади и приходят, об угонах полагается сообщать. Я не сразу заметил, что ружья нет. Заметил, только когда пришел участковый. Он у нас законник, стал мне разъяснять: «Оружие в руках несовершеннолетних! Влетит тебе за небрежное хранение». С перепугу я и соврал, что на меня напали.

Фомин вспомнил, как настойчиво твердила Нина Васильевна, что апачи не могли напасть на конюха. Они и в самом деле не напали. Но вполне могли похитить ружье. Хотя бы «для красоты», как она говорит.

Конюх продолжал свои чистосердечные признания. С апачами у него налажено мирное сосуществование. Он пошел на это ради лошадей. Другие подростки мучают животных, а ребята из Двудвориц под влиянием конюха Шилова даже стали кормить угнанных лошадей. Поэтому нельзя считать, что овес, проданный апачам, уходит на сторону, он достается тем же фабричным лошадям. За овсом апачи заглядывают исключительно в дневное время, хотя, конечно, проникают на территорию фабрики через забор, а не через проходную. Чаще других конюху приходится иметь дело с Костей-Джигитом или с Бубой, фамилия которого конюху не известна, а зовут Андреем.

«Бубенцов, — отметил про себя Фомин. Что у него в карточке? Отца нет, живет с мамой и бабушкой, в школе характеризуется отрицательно».

— Когда они последний раз приходили к вам за овсом?

— В пятницу.

— Кто приходил?

— Оба. Я еще, помню, удивился. Приходит сначала Костя, покупает десять кило. Через час Буба и тоже просит десять кило.

— А ружье они могли увидеть?

— Кто их знает? В конюшню заходили оба.

«Видели, — подумал Фомин. — Один увидел, сказал другому, тот пришел удостовериться, что ружье все еще висит». С легким сердцем Фомин пошагал в Двудворицы.

Костя Мусин, по прозвищу Костя-Джигит, и Андрей Бубенцов, по прозвищу Буба, проживали в знаменитом доме номер двадцать, Доме Пушкина, как его называли в Путятине.