Избранное

— Простите! — спохватился Гайнич и улыбнулся: — Офицер на фронте — и трезвенник! Простите, но такого я еще не видел. — Он пытался шуткой сгладить возникшую неловкость. Обоим стало не по себе, и это мешало надпоручику сухо отдать распоряжение Кристеку. — Поручик, посмотрите вокруг себя и скажите, что вы видите?

— Спящих солдат.

— Спящих? И не кажется вам, что они какие-то странные? А то, что они еще и облевались, этого вы не видите?

— Да, вижу. Извините.

— Так, так. Батарея перепилась, и мы можем радоваться, если здесь найдется хоть десяток трезвых солдат. Приведите ко мне всех трезвых. Да побыстрее, потому что может нагрянуть инспекция и тогда дело плохо. — Гайнич подумал и сказал со вздохом: — Бывало ли такое в истории войн? И почему это случилось именно у меня? Можете ответить мне на этот вопрос?

— Извините, не могу.

— Ступайте!

— Слушаюсь.

Поручик козырнул и отправился приводить себя в порядок. Вскоре он уже в каске вышел из-за повозки. Только теперь Гайнич заметил, какая маленькая голова у Кристека.

— Батарея, подъем! Батарея, подъем! — заверещал поручик.

Несколько солдат в повозках приподняли голову. Наконец удалось разбудить десятка полтора.

— К пану надпоручику! — приказал Кристек.

— Вы не пьяны? — допытывался командир, подозрительно оглядывая каждого.

— Нет.

— Ваше счастье. Смотрите, ребята. Сейчас половина седьмого. В полдень батарея начнет пристрелку, а эти свиньи перепились. Даю десять минут. Разбудить всех солдат и поставить на ноги. Выполняйте!

Кто-то из солдат хихикнул. И все весело разбежались. Как пожар разнеслись по лесу крики, брань и смех. Из чащи выбрались фельдфебель Чилина и каптенармус. Чилина прихватил плетку и безжалостно стегал спящих.

— Встанешь ты, антихрист? Помочь, может, прикажешь? — А когда солдат просыпался, фельдфебель хохотал ему в лицо: — Что глядишь, пьяная рожа? Вставай, не то еще разок вытяну!

Фельдфебель мог себе позволить такое обращение. Он знал, что от него люди это стерпят. Впрочем, сегодня солдаты стерпели бы это от кого угодно, даже от надпоручика, а уж его они ненавидели пуще всех. С похмелья они не сразу могли понять, что происходит и где они находятся.

Тем временем надпоручик с упоением наблюдал за действиями подчиненных, выполнявших его приказ.

— Ничего не поделаешь, — бормотал он себе под нос. — Слово командира есть слово командира, и оно им остается даже в этой злополучной батарее. Нет, зря я так говорю. Ведь это все-таки моя батарея!

Через шесть минут батарейцы построились в четыре шеренги, лицом к лафету первого орудия, где восседал Гайнич. Вид у солдат был жалкий, что дало командиру повод к мрачным думам. «Они спят. Совсем еще спят», — вздыхал про себя Гайнич.

Христосик уже в десятый раз кричал одно и то же:

— Я не давал команды «вольно»! Пьяные хари, кто вам разрешил стоять вольно? Смирно! Батарея, смирно! Равняйсь, не то изувечу!

Ничего, никаких возражений, но никто не думает равняться, и никто их не увечит. Слышны только надрывные вопли беспомощного поручика.

«Пусть помается, трезвенник! Побалбесничал в штабе, пусть теперь мается». Гайнич сочувствовал сонным солдатам и отчасти радовался, что они не слушаются Кристека. Он только подлил масла в огонь, иронически заметив:

— Вы, видно, и батарею построить не умеете? Да, да, кажется, вы и на это не способны!

— Черт вас возьми, не спите! Черт возьми, стойте смирно!

Кристек схватил за плечо ближайшего солдата. Тот раскрыл глаза, тупо ухмыльнулся и продолжал стоять «вольно».

Прошло минут десять.

— Хватит! — Надпоручик встал. — Солдаты! Вы вели себя недостойно. Вы злоупотребили моим доверием, а на фронте это тяжкое преступление. Сейчас шесть сорок. Раздать всем шанцевый инструмент и копать укрытия до девяти ноль-ноль. В девять орудийным расчетам быть в полной боевой готовности! Остальным — копать без отдыха до вечера. Унтер-офицеры, ко мне! Разойдись!.. Пан поручик, вам еще нужно привыкнуть ко многому.

Кристек молча снял каску и вытер лоб.

— С ними невозможно справиться.

— Нет, можно, так и знайте! — резко ответил Гайнич и отвернулся.

Он был глубоко убежден, что с трезвенниками никакого дела толком не сделаешь, и таких людей можно только презирать. Гайнич влез в повозку и растянулся на черных попонах.

Солдаты рыли укрытия. Гайничу стало скучно.

Неожиданно тишину разогнал звонкий металлический вздох, донесшийся словно из отдаленной каменоломни. Взошло солнце. Оно засияло над лесистым горизонтом и смело поползло вверх по небу. «Так должна бы начинаться каждая весна, начинаться в точности по хрестоматии и по календарю. И еще ей положено благоухать, ведь, говорят, «запахло весной» и «благоухают распускающиеся деревья». А я ничего не ощущаю. Насквозь прокурился. Вот трезвенник Христосик ощущает ее аромат, но он ничего не чувствует от страха. Страх грызет его душу, а боится он потому, что трезвенник. Именно поэтому хлебну-ка я рому». На некоторое время ром разогнал скуку Гайнича.