Избранное

Люди жаловались на запущенность города, на жилищную тесноту, на отсутствие книжных новинок, на холод в радиостудии, на отсутствие париков и костюмов для шекспировского спектакля. И это была не обывательская воркотня, а справедливые, ясные требования муромских патриотов, желающих сделать свой город культурнее, чище, богаче.

Ни учитель, ни слепой музыкант, ни врач, ни художник не намекнули, что скучна, однообразна жизнь в районном центре. Даже крепко поругивая Муром, ни один из этих людей не произнес обидных слов — провинция, глушь, захолустье, столь употребительных прежде по отношению к уездным городам.

Нет захолустья. Есть периферия, где люди работают так же настойчиво, дружно, самоотверженно, как и в центре.

Муром, 1937.

Тундра и культура

На улицах Петропавловска, на берегу моря или тропинках городского парка можно часто встретить молодых эскимосов и чукчей, одетых в темно-синие кителя. С живым интересом рассматривают они маленький северный город, его крытые цинком дома, береговые рощи, порт, полосатые рыбацкие шхуны, автомобили, витрины скромных магазинов, самолеты, изредка пролетающие над бухтой.

Среди них несколько девушек, таких же коренастых, смуглых.

Это — слушатели единственной на Камчатке национальной совпартшколы, съехавшиеся в Петропавловск за тысячи километров на собаках, оленях, пароходах. Многие из них вместе с меховой одеждой оставили здесь широкие охотничьи лыжи, на которых они прошли почти всю Камчатку.

За одной партой встречаются в Петропавловске и зверобои из Уэлена и каюры из Анадыря. Будущие секретари первичных организаций, председатели сельсоветов (их 47 человек), разговаривающие на шести-семи языках, знакомятся здесь с начатками грамоты и культуры.

Если говорить точно, это не совпартшкола, а своеобразные курсы ликбеза, где, кроме изучения русского языка, обществоведения, арифметики, географии, слушатели узнают тысячи вещей, которых нет ни в каких программах. Прежде чем познакомиться с алфавитом и таблицей умножения, курсанты учатся, как стричь ногти, шнуровать ботинки, застегивать рубахи. Капиталистические хищники, менявшие спирт на пушнину, весьма однобоко знакомили чукотских туземцев-охотников с европейской культурой. Люди, приезжающие на учебу из районов, куда в течение многих лет забирались в старое время шхуны миллионеров, отлично стреляют из винчестера, умеют обращаться с патефоном, знают вкус виски, но еще не брали в руки книг, не спали на простынях, не носили белья.

В совпартшколе они впервые видят на глобусе страну, на краю которой находится родная Чукотка, узнают, что такое конституция, как устроено сердце, где течет Днепр, кто такой Горький, почему светит луна. Те, кто учится с детства, постепенно, год за годом впитывая культуру, не поймут, как трудно приходится человеку, когда наука внезапно обрушивается на его голову. Многие слушатели совпартшколы жалуются: с непривычки болят голова и глаза. Знания ошеломляют, как слишком сильный свет, ворвавшийся в зрачки после долгого пребывания их в сумерках. И какой замечательной трудоспособностью, дисциплиной и упорством нужно обладать, чтобы осилить, переварить лавину ошеломляющих впечатлений!

Учиться трудно еще и потому, что ни один из педагогов совпартшколы не знает языков северных народов. (Следует вспомнить еще одно затруднение, ослабляющее восприимчивость курсантов: какие-то петропавловские чиновники вздумали посадить северян, приезжающих в школу и привыкших к свежему моржовому, нерпячьему мясу, на суточные щи и соленую сельдь.)

Чуванцу Андрею Плиско пятьдесят лет. Он случайно попал в Петропавловск, опоздал на пароход, идущий на север, и, чтобы зима не пропала даром, согласился учиться в совпартшколе. Педагоги, учившие старого каюра, рассказывают, что в жизни они не видели более упорного человека. В классе, на улице, в общежитии он не расставался с букварем, все время повторял по слогам самостоятельно прочитанные слова. Когда урок плохо укладывался в голове, старый чуванец бил себя кулаком. Он находил, что человеческий череп слишком тесен, и часто жаловался на какую-то черную птицу, мешающую запоминать урок. Прочтя новое слово, он смеялся от радости, заставлял слушать товарищей. Выучившись писать, он стал расписываться с необычайной важностью.

Дети Андрея Плиско учились в одной из чукотских школ. Весной, уезжая на родину, каюр сказал своему учителю:

— Надо, однако, ребяткам книжки купить.

Он отыскал в магазине самые толстые, самые умные книги — теоретическую физику, журнал «Под знаменем марксизма». Когда старики стали отговаривать его, он резонно ответил:

— Сегодня трудно, завтра легко. Надо немного привыкать.

Первый год учебы в Петропавловске встретил курсантов влажными весенними ветрами и летней пылью. Большинство курсантов тоскуют по Северу. Чукчи, тоскуя, ходят в местный музей и часами простаивают возле моделей яранг и нарт… Поборов тоску по Северу, они занимаются с огромным упорством.