Избранное

Фикс – революционная идея его не оставляла и в дальнейшем. «Будем с бюрократами бороться, – говорил он как-то. – Создадим такую партию. Своим путём пойдём. Путём террора. Будем бить – и записку «на лицо». Кстати, впоследствии обнинцы, как никто, восторженно встретили горбачёвскую «катастройку». И, как никто, пострадали от этого.

Долгие искания «своего пути» привели «революционера» в сельский клуб (стал заведующим), где он по первости пропил в зале стулья, потом к алкашам-художникам, режущим из пенопласта предметы наглядной агитации, типа плакатов: «Обнинск – город мирного атома». А затем (так, видно, было записано в «книге судеб») поступил он в институт культуры, что под московскими Химками на станции Левобережная, на режиссерский факультет. Ломка физика-атомщика в служителя народного творчества проходила нелегко. Во время сессий общежитием при институте не пользовался. Каждый день ездил из Обнинска до Москвы, а затем до Левобережной на электричке. По тем временам это обходилось недёшево – в «зелёненькую», т. е. три рубля. Жена, Лида, по утру не всегда имела такую купюру, и давала мужу на проезд и на пропитание, то синенькую (пять рублей), то даже красненькую (десять), с надеждой, что сдачу супруг возвратит. Этого, к сожалению, никогда не происходило. Благоверный, как правило, возвращался домой последней электричкой, без копейки денег в кармане, крепко навеселе, и с квитанцией от ревизора – за проезд «зайцем». На эмоциональную реакцию женщины бравый студент отвечал убийственно:

– Лидок, ведь я же марксист.

Однако, преодолев тернии на пути к звёздам, стал он поистине народным артистом в граде науки – Обнинске. На вечерах, устраиваемых Сашей, удавалось услышать от «именитых» такое, чего никогда и нигде они не говорили. Именно здесь, направляясь последний раз в свою родную Стрелковку (она в двадцати километрах от Обнинска), признался Георгий Константинович Жуков, что фашисты могли бы войти с малоярославского направления в Москву, как в Париж, без выстрела, поскольку все защитники столицы на этом пути были перебиты. Но немцы поверили нашей пропаганде, что подступы Москвы надежно обороняются сибирскими полками (хотя те еще только подступали), и остановили наступление.

О, как гордился я тогда собственной причастностью к лику племени, называющих себя «четвёртой властью». Даже забывал о пассаже, в котором оказалась как-то моя мать. Ехала она из города Данилов Ярославской области на поезде «Воркута-Москва». Соседями по купе, так случилось, были «коренные воркутяне» – то есть только что освободившиеся «зеки». Насколько помню, «урки» того времени отличались на людях обходительностью и вежливостью. Продемонстрировали сии качества они и перед моей мамашей. Разомлевшая от культурного слога попутчиков, поведала она им, что едет в гости к сыночку.

– А кто сын-то? – Спросили.

– Журналист, – не без гордости ответствовала беззаветная женщина.

– А-а-а…прохвост, значит.

Ну, да ладно. Отвлёкся. А откровение маршала в ту пору дальше стен Обнинского ДК не ушло. Правда, за гласные шутки в «открытой» газете «Вперёд» кое-кому пришлось поплатиться. Во-первых, «шутки физиков» прикрыли. Во-вторых, не только их. Юмористам перекрыли кислород – закрыли доступ к исследовательской работе, а редактора газеты Михаила Лохвицкого исключили из партии. «Политиздат», где должна была выйти его книга об одном из пламенных революционеров, расторг с ним договор. Да что Лохвицкий! Если самому Тимофееву-Ресовскому – генетику с мировым именем, работавшему тогда в институте Медицинской радиологии заведующим лабораторией, было отказано в выезде в одну из капстран за получением премии, которой он там был удостоен. Между прочим, очень интересно, как это происходило. Всякие выезды за рубеж тогда, как вы понимаете, находились под партийным контролем. Даже отправляясь в туристическую поездку, человек должен был пройти через определенную комиссию горкома или райкома КПСС. Так вот Ресовского обнинские власти тоже вознамерились пропустить через нее. Из горкома партии послали ему по почте повестку с уведомлением, что такого-то числа, к такому-то времени он обязан явиться в такой-то горкомовский кабинет. Каково же было удивление партийных функционеров, когда они в назначенное время не увидели перед собою оповещенного. Послали вторую повестку, еще более строгую и сердитую – ну, как прямо в суд обязывющую явиться. А Ресовский опять не пришел. Послали нарочного-инструктора.

– Я из горкома КПСС, – важно заявил он открывшему дверь всемирно известному ученому.

– Из горкома КПСС? – удивился генетик. – Что-то не знаю такой организации. Городской Совет депутатов знаю – конституционный орган. А горком КПСС…нет, не ведаю. – И захлопнул дверь. Надо заметить, что происходило это до 1977 года, то есть до принятия «брежневской конституции», когда еще в Основном законе не красовался пункт о руководящей роли партии в нашем обществе. Уж не герой ли известного гранинского романа «Зубр» своей выходкой подтолкнул в какой-то мере принятие его? Кто знает.