Избранное

Алена ходила уже на седьмом месяце, когда однажды в квартирку Частухиных — Леонид Евдокимович был дома один — вошел Геннадий.

— Разрешите? — спросил Геннадий с порога.

— Входи, — вздохнув, пригласил хозяин.

— Мне нужно поговорить с вами, — сказал Геннадий, садясь за стол.

— Слушаю тебя, — нахмурившись, закурил Леонид Евдокимович.

— Алене скоро рожать, — сказал Геннадий, — врачи говорят, что в это время отрицательные эмоции матери сильно действуют на будущего ребенка.

— Не специалист, — грустно улыбнулся Частухин, — детей у меня нет.

— Мне хочется выяснить отношения между нами.

— Выясняй.

— Мне кажется, что вы подозреваете меня в недобрых чувствах к вам…

— А есть такие чувства?

— Нет, нету.

— А почему? — спросил Частухин. — Я же твоего брата убил.

— Я хочу, чтобы Крысины исчезли из памяти людей…

— Слышал я уже однажды такие слова…

— От кого?

— От брата твоего, от Николая. Ничего не получилось у него.

— У меня получится.

— Может быть. Пробуй.

— Вы верите мне?

— А чего ж не верить…

— Леонид Евдокимович, я могу рассчитывать на ваше хорошее отношение ко мне? Ведь мы все-таки родственники, на родных сестрах женаты…

— Да-а, — усмехнулся Частухин, — и эти слова я уже однажды слышал. Может быть, неправильно тогда на них ответил и человека от себя оттолкнул, не в ту сторону направил…

— Могу или не могу?

— Ты помнишь, что у меня младший брат был?

— Помню.

— А что его так же, как тебя, звали Геннадием?

— Помню.

— Так вот, Гена, слушай меня внимательно… Можешь рассчитывать на меня. Всегда, в любое время. У меня есть вина перед тобой.

— Леонид Евдокимович!

— Нет, нет, ничего не говори сейчас. У каждого человека есть вина перед кем-нибудь. У твоего брата, может быть, передо мной вина была, а у меня перед тобой…

— Леонид Евдокимович!..

— Ты молодой еще, не все понимаешь, но со временем, думаю, поймешь.

Прошло положенное время, и Алена Сигалаева родила сына, Гришу Сигалаева. Был он рыжеволос, ясноглаз, почти никогда не плакал, а только ел, спал и улыбался всем, кто приходил на него смотреть.

Костя Сигалаев все свободное от работы время хлопотал около внука — помогал Алене стирать пеленки, бегал в консультацию с маленькими молочными бутылочками, то и дело таскал вверх и вниз по лестнице коляску, в которой сладко спал маленький Гриша.

Глядя на мужа, помолодела и Клава и все никак не могла нарадоваться и наглядеться на Гришу Сигалаева.

— Кость, а Кость, — говорила иногда и весело, и печально Клава, — вот и дождались мы рыженького. Да ведь только не своего…

— Как это не своего? — кричал Костя. — А чей же он еще? Гляди, нос какой — мой нос! А уши какие — твои уши!

— Ну, ладно, ладно, — недовольно ворчала Алена, забирая сына от чересчур хлопотливых деда и бабки. — Поделили малого между собой, отцу с матерью ничего не оставили.

Алена после родов необычайно расцвела. Была она теперь еще красивее, чем раньше. Все в доме Сигалаевых было подчинено ей, молодой матери. И Алена купалась в лучах всеобщего внимания и участия. Свое новое состояние она переживала счастливо и естественно, будто всю жизнь готовилась к нему.

Был в нашем подъезде еще один человек, который почти с болезненной страстью относился к сыну Алены и Геннадия Сигалаевых. Человеком этим был капитан милиции Леонид Евдокимович Частухин.

Почти каждое воскресенье, с утра, он поднимался со своего первого этажа на третий и говорил Косте Сигалаеву:

— Пошли, что ли, с Григорием в сквер погуляем?

Алена и Геннадий при участии Клавы обряжали маленького Гришу Сигалаева во множество голубых и розовых одежонок, и надувшийся от важности дед, Костя Сигалаев, и капитан милиции Леонид Евдокимович Частухин, держа с двух сторон за руки не по дням, а по часам подраставшего Гришу, торжественно отправлялись в сквер.

Они садились на лавочку где-нибудь на самом берегу Хапиловки и закуривали, а Гриша, держась за их руки, ноги, спинку скамейки и все другие, удобные для его роста предметы, неутомимо ходил и ходил вокруг них на своих подгибающихся ножках, учась великой науке общения человека с землей.

— Эх, какая тут свалка двадцать лет назад, при нэпе, была! — вспоминал Костя. — Подумать страшно.

— А какая тут свалка во время барахолки была? — усмехнулся капитан Частухин. — Лучшие отбросы общества.

— Мы с Клавдией тогда вон там, в бараках жили…

— А я вот около того дерева двух барыг брал однажды…

— А мы, значит, как сожгли свалку, дома наши строить начали. С отцом твоим строили, царствие ему небесное…

— Он рассказывал…

— У меня картинка была — замечательная такая картинка! С гражданской ее привез. И все на ней было уже нарисовано — и дома наши, и сквер этот. А называлось «Деревня будущего», понял? Мы прямо с этой картинки все шесть корпусов и скверик наш и слепили…