Избранное

— Что же, теперь, когда я начинаю понимать тебя, ты меня не понимаешь? — медленно спросила она. — Мы же говорили, что пошлем Лае вперед, и пусть он нас дожидается. Иди, Лае, — продолжала она. — Поднимись вверх по долине, к роще, и если встретишь священника, передай ему, что мы придем позже. Приехал Ликэ Сэмэдэу с двумя своими людьми, и нам придется задержаться. Пусть батюшка подождет нас, да и ты подожди вместе с ним. Понял? Иди все время позади ракит, чтобы тебя не было видно.

— Понял, — ответил Лае, направляясь через ольшаник к речке.

Теперь и Гицэ понял мысль жены. Ему хотелось остановиться и сказать ей: «Ты ошибаешься, Ана, Ликэ нечего бояться». Его так и тянуло подойти к ней, поблагодарить за хорошую мысль, но он не мог ничего этого сделать, так как боялся взволновать жену, и потому с тяжелым сердцем пошел прямо к корчме, оставив Ану одну под ольшаником.

Подходя к корчме, Гицэ заметил, что Лае бежит по направлению к речке, торопясь добраться до ракит.

— Этот дурак непременно меня выдаст, — озабоченно пробормотал Гицэ и громко прибавил, глядя на Ликэ: — Недаром он получил от меня сегодня хорошую взбучку. Я послал его принести мне вершу с рыбой. Полюбуйтесь, как летит!.. Ну, добро пожаловать!

— Замечательные у тебя собаки, — заметил Ликэ, гладя одну из собак и не спуская глаз с Аны, которая шла от ольшаника, держа одного ребенка на руках, а другого ведя за руку. — Они почуяли нас на расстоянии получаса пути, и я потратил пропасть времени, чтобы их приручить.

Гицэ понял, куда метит Ликэ. С наслаждением дал бы он хорошего пинка ласкавшейся к нему собаке.

— Я слышал, как они лаяли, — ответил он, — но я знаю, что сюда никто не может прийти, кроме тех, кого я жду обычно.

— Запомни как следует, — продолжал Ликэ, — на разных людей псы лают по-разному. Частенько, когда, казалось бы, им надо наброситься, они лишь тявкнут раз-другой. А вообще место здесь чудесное: на расстоянии часа пути никто не может показаться на дороге незамеченным. Однако войдем, — прибавил он лениво. — У нас с тобой есть о чем поговорить.

— И даже о многом, — согласился Гицэ, следуя за ним твердыми шагами.

Несколько минут они сидели молча, полные решимости.

— Вот, — проговорил наконец Ликэ, вынимая из-за широкого пояса связку нанизанных на проволоку кусочков кожи. — Это метки моих стад. Я их ставлю свиньям на правое ухо, для каждого стада разные; такие самые, как и вырезанные на кусочках, которые я тебе оставляю. Если по дороге гонят свиней — взгляни на их клейма, хорошенько запомни свинопаса, который их гонит, и помалкивай.

Гицэ посмотрел на него долгим взглядом, но ничего не ответил.

— Думаю, мы договорились? — добавил Ликэ.

— Я этого не думаю.

— То есть как это?

— А так, — сурово отчеканил Гицэ. — Посмотрю я кругом… Нет никого. В этой глуши я один. У меня, как ты говоришь, две замечательных собаки, но вот пришли вы трое, и никто об этом даже и не знает. Вы можете убить всех, сколько нас здесь есть, и никто не узнает, что это сделали вы; можете взять, что вам понравится, а мы, если у нас ума хватит, даже не станем никому жаловаться, потому что вас всегда много и вы сильные, а нас всегда мало и мы слабые. Ты вот требуешь, чтобы я поступил именно так, как тебе хочется; и разве могу я ответить: «Нет!»

— Значит, мы договорились.

— Насильно договариваться нельзя. Если ты в самом деле хотел договориться со мной, ты должен был идти прямой дорогой, а не закоулками. Обещать, что сделаю по-твоему, я могу, но поступлю все-таки по-своему.

— Это уж мое дело, — сказал Ликэ решительно. — Или поступай, как мне нравится, или я устрою в корчме другого человека.

— Ликэ, — проговорил корчмарь. — Не думай, что тебе удастся запугать меня. Если ты человек умный, попробуй столковаться со мной по-хорошему.

— Лучшего договора я не знаю. Мало ли что таит человек у себя в сердце; но пусть он знает одно; плохо ему придется, если он сделает не по-моему.

Гицэ шагнул вперед.

— Если бы дело было только в этом, Ликэ, — сказал он спокойно, — я не стал бы противиться. В конце концов ты просишь у меня помощи, и я охотно мог бы ее тебе оказать, если бы знал, что ты за человек и не следует ли мне бояться, что завтра ты потребуешь от меня еще большего. Кроме того, Ликэ, ведь ты не один, как я; и если я буду поступать по-твоему, то мне придется сводить счеты с другими.

— Дело твое!.. — злобно воскликнул Ликэ. — Подай мне ключи!

— Какие ключи?

— Все ключи. От ящика стола, от шкафа, от всех сундуков, — холодно ответил Ликэ. — Кто устраивается здесь, тот хочет нажить побольше денег. И ты уже нажил, с тех пор как тут живешь. Я возьму их у тебя в долг.

Несколько минут Гицэ стоял в оцепенении, неподвижно глядя на говорившего.

— Я тебя не ограблю, — добавил Ликэ. — Возьму в долг и возвращу честно, с процентами. Даже с большими. Но, разумеется, когда мне самому это будет удобно. Давать тебе расписку нет нужды, она не принесет никакой пользы: если я останусь жив и дела мои пойдут хорошо — я заплачу тебе с излишком, а уж коли вдруг помру или дела пойдут плохо — взять их тебе все равно будет неоткуда.