Избранное

Действие третьей повести происходит спустя несколько месяцев после окончательной измены гоминьдана. Пролита кровь лучших борцов, уцелевшие и сохранившие веру готовятся к новой схватке. Но в «Поисках» речь идет о тех, кто не нашел в себе сил продолжать борьбу, утратил перспективу в жизни. Героев повести — часть из них уже фигурировала в «Разочаровании» — мучат вопросы о смысле существования, когда «прежние устремления оказались эфемерными, как мыльные пузыри», о том, как найти себе место в огромном и неприветливом Шанхае, «где каждый, кто может наступить ближнему на голову, с удовольствием проделывает это».

Четыре главных персонажа ищут каждый свое — любви и счастья, острых ощущений, семейного благополучия, интересной работы. Находят же кто раннюю смерть, кто жену-мещанку, исчезают идеалы, рождается «теория малых дел». Атмосфера отчаяния, усталости, скептицизма пронизывает эту книгу — одну из самых мрачных в литературе того периода. Лишь изредка звучат слова надежды. Впрочем, название всей трилогии — «Затмение» — говорит о том, что этот мрак — явление временное, что придет и час, когда вновь воссияет свет. Мысли и чувства героев книги, как и отображенная в ней действительность, полны противоречий. И не случайно писатель избрал свой псевдоним — ведь «Мао Дунь» лишь слегка видоизмененное написание слова «противоречие».

Трилогия вызвала и громкие похвалы, и довольно суровую критику, но всем было ясно, что в литературу пришел по-настоящему значительный талант. Но хвалу и хулу автор слушал, уже находясь за морем, в Японии, куда он уехал, по причинам прежде всего политическим, в июле 1928 года и где пробыл почти два года. В написанной там статье «От Гулина до Токио» он критически оценивает свои первые шаги в литературе и заявляет, что расстался с тоской и пессимизмом, он зовет «воспрянуть душой и смело идти вперед». Эти новые настроения нашли художественное воплощение в романе «Радуга» (1929).

Как и в «Разочаровании», в нем воссоздана судьба одной молодой женщины, но какая разница между Цзин и героиней новой книги Мэй! Рано ощутив стремление к свободе, она порывает с навязанным ей мужем и уезжает в дальние края, чтобы вести там самостоятельную жизнь учительницы. Немало опасностей и соблазнов подстерегает ее, нелегко вырваться из тины провинциального быта, но Мэй находит в себе необходимые душевные силы. В последних главах мы видим ее в Шанхае, в канун революционных событий; любовь к умному и смелому Лян Ганфу преображает ее и приводит в стан борцов за обновление страны.

Берясь за перо, писатель предполагал подробно рассказать и о дальнейшем пути своей героини. Но последующие части так и не были написаны. Автор явно не был еще готов к прямому изображению больших социальных битв. И в дальнейшем не раз окажется, что начальный замысел он не сможет осуществить в полной мере. Часто этому мешали внешние обстоятельства, в других же случаях сказывался недостаток освоенного и пережитого жизненного материала.

Как бы связующим звеном между трилогией и «Радугой» явились два сборника рассказов, начатые еще в Китае, — «Шиповник» и «Прошлогодняя трава». Круг героев и настроение в большинстве из них, пожалуй, ближе к «Поискам», хотя общий колорит скорее серый, нежели черный. В художественном смысле выделяются «Творчество», где раскрывается — хотя и не очень глубоко — тема женской эмансипации, и «Грязь», где в суровой и лаконичной манере повествуется о подавлении гоминьдановской армией справедливой борьбы крестьян. Рассказ свидетельствует о расширении кругозора писателя и арсенала его образных средств.

Старый человек в стеганой куртке снял очки и прикрыл глаза, вспоминая то апрельское утро 1930 года, когда японский лайнер причалил к шанхайской пристани. В какое знаменательное для китайской культуры время он вернулся на родину! Месяц назад на нелегальном собрании была создана Лига левых писателей Китая, одним из членов-учредителей которой он был утвержден заочно. Перед этим прошла длительная и бурная дискуссия, в ходе которой Мао Дунь вместе со своим старшим другом великим Лу Синем дал отпор вульгаризаторско-сектантским тенденциям в рядах прогрессивных, преимущественно молодых, литераторов. Теперь произошло объединение сил, и если учесть, что ряд мастеров слова поддерживал Лигу, из тактических соображений не вступая в нее официально, то можно сказать, что вокруг нее сплотилась большая часть здоровых сил китайской литературы. Лу Синь и Мао Дунь своими советами и личным примером направляли деятельность Лиги, помогали идейно-художественному росту ее участников, предостерегали против упрощенчества и увлечения чисто политическими методами борьбы. Оценивая творческое наследие Лиги, нельзя не признать, что если в публицистике пальма первенства бесспорно принадлежит Лу Синю, то в художественной прозе — Мао Дуню.