Избранное

Вспомнил арендатор, о чем лепетали его дети, и спазмы сдавили ему горло, так что он не смог вымолвить ни слова.

А старый раввин ухватил оба конца седой бороды в руку и долго жалостливо смотрел на арендатора.

— Ну ладно. Вы, понятно, не арендатор, — сказал он наконец. — Предположим, это у вас самовнушение… стало быть, наказание божие, а его следует принять смиренно… И поэтому я предлагаю вам, дорогой мой, отправляйтесь в богадельню… Там находятся сейчас несколько бедняков. Переночуете с ними, а утром получите милостыню наравне со всеми и пойдете с ними по миру… С этим делом вы вполне справитесь…

— Жена! — позвал раввин, заглядывая в соседнюю комнату. — Принеси этому человеку стаканчик горячего чаю. Когда он напьется, пусть служка отведет его в богадельню. И, бога ради, пусть позаботится, чтобы ему на ночь досталась постель. Он переночует там, этот человек… Пусть хорошо выспится… А я должен пойти насчет учителя для арендатора…

Позже, когда служка пришел, чтобы отвести его в богадельню, арендатор беспрекословно подчинился ему и покорно пошел за ним следом.

Седьмая глава В компании бедняков. Свадьба. Он лег в собственную постель

Арендатор покорился.

Он уже понял, что это ему кара господня за его речи.

Господь действительно не забрал у него имущества, но забрал его от имущества.

Что поделаешь!..

Уж многие годы ходит он с нищими по стране, от селенья к селенью, от дома к дому, от двери к двери. С кошельком для полушек и копеек в кармане, с сумой для кусков за плечами.

Вначале он с трудом гнал от себя воспоминания о лучших днях, потом они сами ушли.

Правда, временами он кричал со сна в какой-нибудь ночлежке:

— Человек! Запрягай! Поедем к пану! Гитл, сегодня спеки штрудель!

Или, соскочив, с постели:

— Сокол (так звали его собаку)! Кто-то ходит вокруг дома.

И тогда он слышал в ответ окрик своих товарищей:

— Заткнись, сумасшедший!

Его прозвали сумасшедшим.

Однако со временем даже сны о лучших днях исчезли.

Прошел год, еще год, и былые времена стали ему казаться только сном.

Он даже перестал верить этим снам. Мало ли что?!

Кто знает, кто он, откуда он, как явился сюда?.. Со временем он и имя свое забыл. С тех пор как он перестал по ночам кричать, его прозвали «Тихопомешанный». Это вот и есть его имя. Ну, как такого вызовешь к чтению торы в синагоге?!

Спустя много, много лет в округе, где бродяжила компания попрошаек, разнеслась весть, что в далеком городе будут праздновать богатую свадьбу; будет там большой стол и для бедноты.

Компания нищих собралась на свадьбу. Отправился с ними и Тихопомешанный.

До города было далеко. Останавливались в местечках, спали в ночлежках, собирали милостыню, прихватывали куски на дорогу…

Приехали в город уже поздновато.

Едва успели окунуться в реке, умыться, расчесать бороды и почистить платье.

Трапеза для бедняков уже готова. В большом зале накрыли столы, уставили их всякой всячиной. Открыли две бочки пива, бочку меду да в бутылках еще кое-что припасли.

Сели за стол.

Отец, мать и сама невеста сидели тут же, во главе стола. Трапеза была в честь невесты.

Уселся Тихопомешанный и окинул стол взглядом: знакомые тарелки, знакомые ножи, вилки, ложки. Вгляделся получше: его вензеля с краю!

Услышал, как хозяйка сказала:

— Кушайте, люди, да пейте на здоровье! И благословите мне мою невесту! Пожелайте счастья новобрачным!

Узнал голос — это голос Гителе.

Поднял глаза: невеста — его дочь Шейнделе.

Хозяин взял в руку бокал и провозгласил:

— Лехаим[78], люди! Лехаим!

Так ведь это давний его голос!

Обомлел арендатор, ему стало дурно, и он привалился к спинке стула.

Хозяин приказал двум прислужникам, которые стояли у стола:

— Возьмите человека, которому стало дурно, и сведите в комнату, где топится печь; разденьте и уложите его в постель. Я приду и посмотрю, не нужен ли ему, упаси боже, фельдшер или врач.

Поморщились слуги, но раз хозяин приказал, надо подчиняться.

Спустя минуту наш арендатор лежал в собственной комнате, в собственной кровати, на собственных подушках, под собственным одеялом и одурело смотрел на огонь в печи… «Неужели это был лишь тяжкий сон?»

Слуги ушли. Вошел хозяин и спросил:

— Ну, гость мой, не нужно ли вам чего-нибудь?

— Нет! — И он закрыл глаза.

Спустя мгновенье он их вновь открыл.

— Хозяин, я хочу вас кое о чем спросить, только не обижайтесь.

— Боже сохрани! — ответил тот со странной улыбкой. — Говорите все, что хотите. Нет у человека большего счастья, нежели сделать добро для своего ближнего.

Покряхтел нищий и спросил:

— Скажите, прошу вас: кто такой ваш жених и чем он занимается?

Хозяин, ничуть не удивляясь вопросу, ответил с той же улыбкой: он сын раввина, сам дока в талмуде и покладистый человек. Лучшего не сыщешь!

Нищий вытянулся в постели.

— Теперь мне можно умереть, — заявил он, и трепет пробежал по всему его телу.

— Нет, дорогой гость, — произнес, смеясь, хозяин. — У евреев не положено омрачать веселье… До смерти еще далеко. Вам просто холодно. Смотрите, что я делаю.

Он схватил со стула одежду гостя и бросил ее в огонь.

Засаленная одежда сразу вспыхнула.