Избранное

Сперва сюда ломились поглядеть, как наши выигрывают, потом, когда перестали выигрывать, любопытно было иной раз взглянуть, в какой форме находятся москвичи — так ли сильны перед чемпионатом мира, как пишут в «Советском спорте»?.. Затем, когда скатились в класс «А», приходили посмотреть на Даню...

Теперь, когда Даня сломался, смотреть стало больше не на что.

3

Они появились в городе почти неожиданно. Там, в столице, только что учредили новый кубок, и какая-то добрая, видимо, душа вдруг вспомнила о блиставшем еще недавно «Сталеплавильщике» и решила в розыгрыш включить и его.

И вот москвичи неторопливо, словно прогуливаясь, по два, по три человека рядком шли далеко растянувшейся вереницею по проспекту Металлургов, и среди них шагали два бывших наших игрока — тоже теперь столичные жители...

Они пришли на стадион и стали, осматриваясь, у борта. Кто-то открыл дверцу и в меховых высоких ботинках с «молнией» на голяшке вышел на лед, не вынимая рук из карманов, попробовал слегка прокатиться, другой носком потыкал, третий просто понимающе кивнул, и все они вертели головами, поглядывая и на только что расчищенное, с еле заметными полосками снега поле, и на пустые, такие неуютные здесь трибуны, будто целиком сделанные из бетонных лестничных маршей, и на низкое, заметно подкрашенное комбинатовским дымком хмурое небо.

А на них, знаменитых москвичей, с грустным любопытством поглядывали еще не успевшие уйти с площадки, разом переставшие шоркать метлами служители стадиона — сухонькие дедки в облезлых кожушках да в телогрейках, в ватных, пониже спины оттопырившихся теперь, когда дедки разогнулись, штанах, в разношенных валенках... ах ты, эти дедки!.. В далекой молодости терпеливо кормили в холодных бараках вшей и отбивали себе ладони на жарких митингах около первых сталегорских дымов, по двадцать пять, по тридцать годков отстояли потом рядом с кипящей сталью, а на склоне лет, переживши случайно стольких своих товарищей, открыли вдруг совсем иной, словно малых ребят потянувший их к себе сверкающий мир... Собираясь на стадион проситься на работу, надевали пропахшие нафталином шевиотовые пиджаки со всеми регалиями, строго подкручивали усы, значительно посматривали на отражение свое в зеркале, а потом с директором, совсем еще по сравнению с ними мальчишкой, разговаривали подрагивающими голосами и отмахивались отчаянно, когда речь заходила о деньгах — или не хватает, мол, пенсии, в том ли дело?!

С какою торопливой охотою со скребками в руках выбегали они потом на лед в перерывах между периодами, какой сплоченной шеренгой катили все вырастающий перед широкими совками лопат снежный бурун, с какой тщательностью заметали случайные огрехи, как поспешно убегали с площадки, когда выкатывался судья; если, случалось, при этом оскользались и падали, стадион пошумливал дружелюбно, шутливо покрикивал, а они, поднявшись быстрехонько, отмахивались и тут — экая, мол, беда! Лишь бы выиграли сынки.

О сталегорском хоккее, да и не только о нем, знали они теперь всю, что называется, подноготную, и, как никто, пожалуй, другой, страдали душою за своих; но непросто прожитый век не отучил их уважать чужое достоинство, и потому сейчас, когда приезжие пробовали лед, кто-то, стоявший к гостям поближе остальных, спросил приветливо:

— А что без бу́торишка?.. Или кататься не будете?

И один из этих одетых в дубленки и пыжиковые шапки красавцев, щедро улыбаясь, ответил:

— А стоит ли, дед?.. Зачем!

Пораженный старик бочком-бочком отошел к своему товарищу, и вдвоем они постояли, озябшие, пошвыркали носами, постучали нога об ногу пимами, поахали, тут к ним третий подошел, а дальше дело известное, в общем, вечером, когда стал собираться народ, эти трое стояли сразу за контролерами у входа, рассказывали завсегдатаям, которых всех знали в лицо, одну и ту же историю — о том, как москвичи не захотели-таки перед игрою «покататься». И грустные голоса были похожи на те, какими обычно старые люди приглашают пройти к столу на поминках.

Им в ответ понимающе головами покачивали: мол, ясное дело, дожили!.. Они и «Сталеплавильщик» только затем небось и включили в розыгрыш, чтобы кое-кому дать слегка отдохнуть!

Перед самым началом игры у наших случилась заминка, четверо полевых никак не могли дождаться пятого, судья настойчиво свистнул еще раз, и тут, низко пригибаясь, через борт перемахнул Даня, лихо, как в былые времена, взмахнул клюшкой и, заваливаясь набок, по дуге пошел к центру. Судья нетерпеливо бросил шайбу, еще не дождавшись его, но Даня, потянувшись, каким-то чудом отнял ее, отдал вбок, бросился вперед, получил пас, одного и другого обвел, третий подставил ему подножку, и, падая, Даня сильно и коротко успел пробить — за воротами у москвичей мигнула красная лампочка.

На трибунах ударили в ладоши и замерли, не поверив: что за новости?

Москвичи головами покачивали и улыбались друг другу и снисходительно на наших поглядывали: некоторым — не станем уточнять, кому именно, — всегда, мол, везет — факт известный.