Избранное

Стрелки часов на церкви сошлись на цифре двенадцать. Диеу и Ти брели под шелестящим пологом дождя, накрывшись оба одним пиджаком и одним ноном. Они шлепали по лужам, не разбирая дороги. Кругом была кромешная тьма. Каждый раз, попав ногой в очередную выбоину, Диеу дергал Ти за рубашку и предлагал вернуться обратно. Но тот тащил его дальше. За базаром пришлось еще выше закатать штаны, потому что улочка утопала в грязи. Шелест диких ананасов прорывался сквозь завывания ветра.

Сердце у Диеу гулко заколотилось, такого с ним никогда еще не бывало. Он молча обвел глазами заброшенный кладбищенский сад и почувствовал, что у него пропало желание возиться с «капиталистом». Миновав кладбище, дружки приблизились к жилищу слепого. Они двигались очень осторожно, боясь, как бы случайный шорох не разбудил проклятого пса.

Дождь прошел. Неяркая голубоватая луна временами выглядывала из-за тяжелых серых туч. Огромное капоковое дерево распростерло свои ветви поверх крыш из пальмовых листьев и ржавых обрезков жести, над стенами жалких хижин из дырявых циновок.

Диеу прислушался: ни звука, только свист и шум ветра. Ти Шау неслышно подкрался к самому дереву. Вдруг он остановился и нахмурясь склонил голову набок. Под одной из жестяных крыш в конце проулка раздался негромкий шорох, потом зашуршала циновка, которой был занавешен вход. Ти Шау подумал минуту и вернулся назад. Приблизив губы к самому уху Диеу, он прошептал:

— Слышишь, пес не спит. Теперь ясно, мы с тобой просто два придурка. Днем-то старик, когда побирается, держит монету в сумке, а ночью небось прячет все на себе… Да тут еще эта проклятая псина… Наверно, только владыка небесный ухитрился бы взять их деньги.

Сверкнула молния, высветив из темноты лицо Диеу.

— Черт знает что, — сказал он, — двое зрячих не могут надуть слепого хрыча и его кобеля.

— Уморить сучье отродье, — процедил Ти Шау. — Иначе дело не выгорит.

Не успел он договорить, как пес залился громким лаем. Рваная циновка с шумом сползла с жестяной крыши, и наружу высунулись передние лапы и острая собачья морда с оскаленной пастью.

На этот раз Диеу и Ти выслеживали старого нищего с чувством тайного торжества. Правда, к концу дня их вновь стало обуревать беспокойство, как раз когда старик, по обыкновению, обходил улицы, выклянчивая милостыню у каждого порога. Многие люди не хотели, чтобы желтый пес подолгу лежал перед их дверьми, и торопились вынести старику чашку риса, а то и монетку в одно су. Но ему все было мало. Не иначе слепой решил разбогатеть чужими подаяниями и щедротами. Зато теперь было ясно: деньги у хрыча есть! И это подхлестывало дружков.

Иногда Диеу, чтоб как-то дать выход своему волнению, принимался дразнить желтого пса. Но тот не лаял, он только наклонял голову и молча тянул поводок, зажатый в руке слепца. Может быть, пес просто устал. Диеу подмигнул Ти и, достав круглый сверток величиной с апельсин, протянул его собаке:

— Хочешь попробовать? У, сволочь!

Ти Шау выхватил у него сверток.

— Ну, ты! Если сейчас угостим кобеля, нам обоим крышка!

Диеу усмехнулся и зашептал на ухо Ти:

— Пусть принюхается к гостинцу, потом легче будет.

Пес, все еще скаля зубы, потянулся к круглому свертку. Влажные черные ноздри его раздувались, красный язык слизывал с губ слюну. Диеу опять зашептал:

— Погоди, тварь, скоро нажрешься!..

Старик вернулся к себе домой. Он приподнял рваную циновку у входа и скрылся в зияющем черном провале. Через несколько минут слепой вытащил другую старую циновку и расстелил ее на земле, у двери, потом поставил на циновку тростниковую корзину и четыре большие чашки и стал накладывать в них рис и прочую еду.

Человек и собака принялись за трапезу.

Старик, отправив в рот себе горсть риса, не забывал подлить похлебки и в чашку пса, который восседал напротив него. Слепой неторопливо шамкал беззубыми челюстями, пес тоже жевал медленно — чувствовалось, что оба едят с удовольствием. Обглодав мясо, старик бросал кости собаке. Пес подхватывал их на лету, разгрызал, чавкал и махал хвостом, а потом лизал красным языком хозяйскую руку.

Обед кончился, но пес не наелся. Он покосился на старика своими блестящими черными глазами и помахал хвостом. Но старик снова полез в дом, тогда пес встал, подошел к луже и стал лакать воду.

Диеу торопливо достал из свертка несколько катышков риса и бросил их псу, «Гам… гам… гам…» Пес метнулся как молния; заглотнув один катышек, он тут же хватал другой и злобно ворчал, словно боясь, что их у него отнимут.

У дружков заблестели глаза, громко застучали сердца, задрожали колени.

Рисовые катышки кончились. И тут пес выгнул шею и издал какой-то странный звук. Из разинутой пасти его потекла пена. На побелевших глазах выступили слезы. Он медленно повалился, скребя землю, потом, задрав лапы кверху, перевернулся на спину; белый живот вздувался и опадал. Желтые лучи закатного солнца отразились в его зрачках. Пес судорожно вытянул шею, ища глазами хозяина, и хрипло пролаял несколько раз.

— Куит[36], Куит! Где ты?! Куит!