Избранное

Бывшему пекарю и бывшему инженеру почтальон доставляет пенсию на дом. Вот они сошлись у ограды школьного сада, в котором ожидается первый урожай фруктов. Пекарь снимает со свесившейся наружу ветви какую-то вредоносную, должно быть, гусеницу и давит ее каблуком.

— Одной красоткой-бабочкой меньше.

Инженер одобрительно кивает.

Они присаживаются на скамейке, греются на солнечном припеке, их взгляды устремлены на молодые деревья. Но мысли уносятся дальше этого юного племени, готового вот-вот разрешиться своими первыми плодами. Уж они-то знают, что одними урожаями здесь дело не обойдется: наступит час, и из грушевого ствола кто-нибудь сработает для внуков и правнуков отливающий золотом комод, из вишневого дерева — ароматный чубук, но все это будет много позже, в будущем… И знают они, что всяк человек рожден матерью, что и корове с мечтательно-меланхолическими глазищами, и дереву, и отчему краю — всем жизнь дарована матерью, каждому — своей. Еще знают они, что ложе для ночлега в лесу следует устраивать в теплой золе и что перед заводскими воротами пора бы разбить цветник.

А на электрических проводах сидят-посиживают ласточки.

Перевод В. Ельцова-Васильева.

Лесные картины

1. Серна, человек, собака

Сухая ветка хрустнула где-то совсем рядом.

На лесной прогалине замерла серна, глядит на меня огромными очами. И я, будто завороженный, засмотрелся на прелестное животное.

Обе пары глаз жадно-торопливо запечатлевают в мозгу эту редкую неподвижную картину. Для меня в этот миг зверь — изваянная статуя, игра воображения. А зверь и запах мой чует, и несомненно слышит мое учащенное дыхание.

У него уже по-летнему рыже-бурая шерсть — под цвет палого березового листа и еловых корневищ; грациозно откинутая голова, длинные тонкие ноги и большие сосредоточенные глаза, как у косуль, виденных мною в детстве.

В звере, который зовется человеком, уже убыстрился ток крови, подгоняемый хищным инстинктом нападения. Поймать! Завладеть! Не выпустить из рук! Стать властелином этого дивного вольного животного, укротить непокорного! Заставить служить себе, а не сдастся — убить, освежевать, насытиться его мясом… У меня и в мыслях нет ничего подобного, но я весь дышу этим, каждый мой нерв дрожит, и счастье еще, что нет при мне оружия…

В звере же, хотя он и видит и наверняка чувствует мою безоружность, кровь тоже течет быстрее, повинуясь инстинкту самосохранения. Пока что ни один из двоих не шелохнулся; магия очарования не отпускает нас.

Но вот серна начинает бег. Поначалу медленно, затем, встретив препятствие, словно перелетает через ствол поваленного бурей дерева. Первый прыжок еще острее будоражит в ней ощущение страха. Далее она уже затяжными скачками перемахивает поверженные деревья-гиганты; резко выбрасывая задние ноги и подобрав под себя согнутые в коленях передние, она мчится все стремительнее и вот уже летит, мощно и невесомо.

Я же по-прежнему стою как вкопанный. Вперив глаза в куст, перемахнув через который, зверь исчез…

Пройдут долгие минуты, прежде чем развеются чары колдовства. И только я берусь за топор, чтоб продолжить работу, как вновь слышится хруст ломаемых веток, трещит сухой валежник.

На сей раз из кустов с шумом и лаем выкатывается на коротких лапах, похожая на лису, рыжебокая неуклюжая дворняга. Из пасти, как в знойный день, чуть не до земли свешивается длинный, красный язык лопатой. Тяжело дыша и припав носом к следу, она несется вдогонку за серной. Ярость, голод, страсть гонят вперед коротколапого охотника. Меня он и не замечает. Даже когда я, не удержавшись, разражаюсь громким хохотом.

В одиночестве человек, если он в здравом уме, смеется, к несчастью, редко. Но сейчас я вроде бы и не одинок. И смеюсь вместо того прекрасного, смуглого, уносящегося вдаль животного. Эх ты, коротконогая шавка, да такому охотнику, как ты, на роду написано разве что поросят с огорода выпроваживать, а не за сернами гоняться! Непутевая, злющая, с вывалившимся языком дворняжка! Никогда, никогда тебе меня не догнать!

В самом деле никогда? По тому, как держит след эта собака, видно, что охота за серной ей не внове, и, быть может, не одну она уже задрала и еще задерет, будет случай.

Вот только не в такую пору, не летом, и к тому же не в кустарнике, облюбованном сернами для своего полуденного отдыха, и не у ручья, куда приходят серны на водопой.

И не зимой, когда снег заменяет питьевую воду и когда серны совершают длинные переходы ради травы, которую можно вырыть из-под глубоких сугробов. Зимой для этих быстроногих животных опасны только волки — те всей ордой идут друг за дружкой, строго след в след и затем, внезапно рассыпавшись в стороны, берут жертву в кольцо — вот они и вправду опасны, но дворняжке, подобной этой, серны нипочем не догнать.