Избранное

ХМЕЛЬНОЙ ПОЖАР

Ты прости, что пришёл к тебе поздно-препоздно,

И за то, что, бессонно сердясь, ждала.
По молчанью, таящему столько «тепла»,
Вижу, как преступленье моё серьёзно…

Голос, полный холодного отчуждения:

— Что стряслось по дороге? Открой печаль.
Может, буря, пожар или наводнение?
Если да, то мне очень и очень жаль…

Не сердись, и не надо сурового следствия.

Ты ж не ветер залётный в моей судьбе.
Будь пожар, будь любое стихийное бедствие,
Даже, кажется, будь хоть второе пришествие,
Все равно я бы к сроку пришёл к тебе!

Но сегодня как хочешь, но ты прости.

Тут серьёзней пожаров или метели:
Я к цыганам-друзьям заглянул по пути.
А они, окаянные, и запели…

А цыгане запели, да так, что ни встать,

Ни избыть, ни забыть этой страсти безбожной!
Песня кончилась. Взять бы и руки пожать,
Но цыгане запели, запели опять —
И опять ни вздохнуть, ни шагнуть невозможно!

Понимаю, не надо! Не говори!

Все сказала одна лишь усмешка эта:
— Ну а если бы пели они до зари,
Что ж, ты так и сидел бы у них до рассвета?

Что сказать? Надо просто побыть в этом зное.

В этом вихре, катящемся с крутизны,
Будто сердце схватили шальной рукою
И швырнули на гребень крутой волны.

И оно, распалённое не на шутку,

То взмывает, то в пропасть опять летит,
И бесстрашно тебе, и немножечко жутко,
И хмельным холодком тебе душу щемит!

Эти гордые, чуть диковатые звуки,

Словно искры, что сыплются из костра,
Эти в кольцах летящие крыльями руки,
Эти чувства: от счастья до чёрной разлуки…

До утра? Да какое уж тут до утра!

До утра, может, каждый сидеть бы согласен.
Ну а я говорю, хоть шути, хоть ругай,
Если б пели цыгане до смертного часа,
Я сидел бы и слушал. Ну что ж! Пускай!

1971 г.