Избранное

СУДУ ПОТОМКОВ

Истории кружится колесо

Пёстрое, как колесо обозрения.
Кого-то — наверх, прямо к солнцу, в гении,
Кого-то в подвал. И на этом все.

Разгрузит и, новых взяв пассажиров,

Опять начнёт не спеша кружить.
И снова: кому-то — венки кумиров,
Кому-то никем и нигде не быть.

А сами при жизни иные души

Из зависти что-нибудь да налгут,
Напакостят, где-то почти придушат
Иль нежно помоями обольют.

О битвах в гражданскую, о революции —

О, как научились судить-рядить!
И зло, будто вынесли резолюцию:
«Зачистить в преступники! Заклеймить!»

Ну, а кого заклеймить, простите?

Всех тех, кто вершили и кто решали,
И холодно в бронзе или граните
Потом с пьедесталов на нас взирали?!

Иль тех, кто под небом тоскливо-грозным

Стыл в мокрых окопах и вшей питал,
Кто в визге свинца и жару тифозном
Живот свой за светлое дело клал?!

Неужто и впрямь они виноваты

В том, что шагали в крови и мгле,
И верили чисто, светло и свято
В свободу и равенство на земле?!

Так как же, простите за резкость, можно

Плевать чуть не в лица отцам своим
За то, что в пути их сурово-сложном
Маршрут оказался вдруг в чем-то ложным
И столько надежд обратилось в дым!

Однако, быть может, идеи те

Могли бы созреть до больших свершений,
Когда б не «великий восточный гений»,
Приведший те замыслы к пустоте.

Нет, даже не так, а к абсурду просто:

Ведь самый высокий духовный свет,
Вдруг сжатый и грубо лишённый роста,
Стал бледной коптилкой на много лет.

Но главный трагизм заключается в том,

Что тот, кто сражался за свет Свободы,
Смотрел на неё и на жизнь народа
Сквозь прутья седой Колымы потом.

Так можно ль позволить, чтоб так упрямо,

Калеча заведомо суть идей,
Стремились столкнуть беспощадно в яму
Всех вместе: и жертвы, и палачей!

Взгляните, взгляните: из тишины

У братских могил, словно став парадом,
Лихие бойцы гражданской войны
Глядят на нас строгим и добрым взглядом.

И сколько погоды бы ни менялись,

Запомните, люди, их имена!
Склонись перед ними, моя страна,
Они ведь за счастье твоё сражались!

1991 г.