Избранное

— Ну, само собой… Да я бы за такое угощение сто рук поцеловал. Ладно. Кончилось и это мытарство, — пустились мы, братец мой, вниз по лестнице… Хочешь верь, хочешь не верь, я через три ступени махал, чуть в зеркало не врезался, а никому не дал себя обогнать. Дорвался до икры, давай ложкой ее загребать — чтоб не соврать, не меньше полкила умял. Тут тебе и рыба под майонезом, и закуски всякие, — назвать-то как не знаю, — только поспевай рот разевать… Всего не перечислишь. Уж я ел, ел, до того себе брюхо набил — не пойму, как не лопнуло! А вино!.. Когда я оттуда ушел, как ушел, хоть режь — не помню… Уф!.. До сих пор голова болит от этого проклятого шампанского… Да это ладно, а я сию возьми да набей себе карманы пирожными всякими; а они мягкие, черт их возьми совсем, размазались в кармане-то… Ну, прощай.

— Прощай, бай Ганю.

София, 5 апреля 1895 г.

БАЙ ГАНЮ В ДЕПУТАЦИИ {53}

Да неужто нельзя было без него обойтись, скажите на милость? Не довольно ли для такого дела официальных депутатов, чтобы еще понадобилось бай Ганю в него свой нос совать? Разве те, официальные, не в состоянии были показать всему миру, что такое болгарин и болгарский патриотизм? Или таких фигур, как  ч е л о в е к  с  о к л а д и с т о й  р у с с к о й  б о р о д о й{54}, либо тот, п о х о ж и й  н а  ф р а н ц у з и к а{55}, очень бойко и плавно говорящий по-французски, либо, наконец, и з в е с т н ы й  б о л г а р с к и й  д и п л о м а т{56}, для этого недостаточно? Даже одного последнего, если угодно, для русских хватило бы. Человек, которого русская пресса называла болгарским дипломатом, на самом доле — пловдивский мыловар. Что значит — прогрессивная нация! Если болгарские мыловары сходят в России за дипломатов, так вы представляете себе, что получится, когда перед Матушкой предстанет настоящий болгарский дипломат, а? Как ни будь скромен, а возгордишься! Правда, справедливость требует признать, что французы тоже маленько на нас смахивают: Феликс Фор ихний из кожевника стал президентом республики. Да и у римлян это бывало: помните Цинцинната{57}. Но мы превзойдем и тех и других. Попробуйте, например, встаньте посреди торговых рядов с завязанными глазами; уверяю вас: первый, кого вы схватите за рукав и спросите: «Хочешь стать болгарским князем?» — ни минуты не колеблясь, ответит утвердительно; но только, может быть, поставит условием, чтобы подарки и награды, которые он будет раздавать, шли не из его содержания, а из казны…

Но речь о бай Ганю… Неужто, говорю я, нельзя было обойтись без него? Зачем нужно было, чтоб он тоже представлял болгарский народ? Вы скажете, что он участвовал в депутации неофициально. Все равно. Если его хотят интервьюировать корреспонденты влиятельных газет и печать разносит слова его, как вещания оракула, по всему свету, — пойди доказывай, что народ болгарский не говорит бай Ганевыми устами… Но я, неисправимый оптимист, полагаю, что судьба всунула бай Ганю в эту депутацию исключительно для того, чтобы она не утратила своего подлинно национального болгарского характера. Потому что, как хотите, но  о к л а д и с т а я  р у с с к а я  б о р о д а, ф р а н ц у з и к, д и п л о м а т, — все это звучит не по-болгарски. А что бай Ганю держал знамя болгарского патриотизма высоко и с должным благолепием — это каждый может ясно видеть из нижеследующего интервью. (Нет нужды упоминать о том, что первым господином во фраке, вошедшим в комнату к бай Ганю и выслушавшим излияния его братских чувств, был не корреспондент, а кельнер из ресторана. Маленькое недоразумение, но — что поделаешь? Накипели в груди искренние чувства, затуманились глаза слезами умиления, — ну и вышла ошибка.)

Входит корреспондент. Приготовил себе бай Ганю нарезанного луку или нет, не знаю, но могу положительно утверждать, что он прослезился.

— А-а, здрасте, братушка, здрасте. Девять лет, братушка, девять! Не день, не два, а девять лет!{58} — приветствовал бай Ганю гостя и заплакал.

Каждый, вполне естественно, подумает, что братская встреча после долгой печальной разлуки переполнила грудь бай Ганю нежными чувствами, избыток которых и вылился наружу в виде слез умиления. Но каково было удивление корреспондента, когда он увидел, что лицо его собеседника тут же прояснилось и с уст его слетели следующие, произнесенные будто украдкой, с подмигиванием слова:

— Знаешь, какую мы корону заказали!.. Прямо сказать — чистая работа. Не то что медь или серебро, а чистое золото. И знаешь, сколько стоит? Как думаешь, братушка?.. Мне бы, к примеру, поднесли русские такую корону, да я бы им ножки поцеловал… Как ни говори, не шутка ведь: золото! Чистое золото, а не просто…

— У вас там македонское движение началось{59}, — попробовал перевести разговор корреспондент. — Вы считаете его своевременным?