Избранное

Пан Ешек, седовласый, худощавый священник с задумчивым лицом, на котором жизнь оставила свои следы, добродушно улыбался, с любовью и озабоченностью смотрел он на осунувшегося короля. Карл протянул ему руку, а когда спросил, как его любезному другу, канонику, живется здесь, в Карлштейне, пан Ешек спокойно ответил:

— Нынче уже хорошо, ваша милость. Да и всем нам. Мы тут истово молились за ваше здоровье. В храме Девы Марии и денно и нощно службу отправляли, а святую Екатерину просьбами и мольбами так засыпали, что, думаю, в эти дни на небесах у нее не было иных забот, кроме как хлопот о вашем здравии. А теперь, вместе с вами, ваша милость, мы хотим провести эти светлые вечера троицкой седмицы; да раскроет господь сердца наши, и развяжет нам языки, да ниспошлет на головы наши вдохновенье свое и благословенье. Жаждем радоваться вместе с вами. И не как посланники трех факультетов, а как три мужа с мужем, дружба которого нам столь дорога.

Король с довольным видом кивнул.

Но пан Бушек уже целовал короля в усы и больно пожал ему руку. Пан Бушек, правда, слегка прослезился, но тут же громко рассмеялся, признавшись, что как малое дитя радуется в предвкушении удовольствия от вина и паштетов, которые здесь готовятся.

— И главное, наконец-то поговорим без свидетелей. Хотя пан Милич{226}человек святой и ты, король, любишь его, да простит нас господь, если мы в этот пост будем молиться за обильной трапезой. Жизнь на земле столь прекрасна, мой дорогой король, так отчего же нам с тобой в кои-то веки не взглянуть на нее и народ наш через бокал с вином? Врач позволяет, а ты смолоду был весельчак! И позже не вечно пребывал в унынии. Да не оставит нас мудрость в эти семь дней до святой троицы, но поговорим-ка лучше о женщинах, как это и пристало мужской компании.

Карл улыбнулся своей лукавой улыбкой, при которой у него встопорщилась, как всегда, козлиная бородка.

— Поступайте со мной как вам будет угодно, я повинуюсь, — произнес он, но разговор утомил его, и он снова опустил голову на подушку.