Избранное

После полудня в Разлив всяких подозрительных понаехало. За протокой, на лужке, китаец продавал скатерти и широкое полотно на простыни. К Анисимовым на усадьбу проник монах, на ночлег просился. Вот и разберись: случайно зашли или подосланы?

Зоф приподнял занавеску, за окном густая темень.

— Снаряжай гребца, удобное время для переправы.

— Распорядилась, Кондратия черед, — спокойно ответила Надежда Кондратьевна.

Сергей провел гостя между кустами сирени к протоке. В лодке ожидал Кондратий. В темноте не видно было его лица, только по голосу Орджоникидзе догадался: гребец — тот застенчивый парнишка, которому была нахлобучка от матери. Он явился следом за ним, Надежда Кондратьевна сердито заметила: «С Веником опять якшался, когда придет этому конец?..»

Кондратий умело вывел лодку по узкой протоке. На озеро надвинулась густая темнота, не было даже видно лопасти весла.

— Не заблудимся? Далеко до дачи? — спросил Орджоникидзе; он неуютно чувствовал себя в лодке с молчаливым гребцом.

— До дачи? — удивился Кондратий и уклончиво ответил: — Три четверти часа пути — и будем на месте.

Кондратий еще не пришел в себя, сердился на мать — при чужом человеке устроила проборку за Веника, а он и не встречался с ним. Что у него — своей головы нет? Раскусил: Веник — трус и звонарь. Один болван — дачник в Ермоловке — принес на вечеринку неразорвавшийся снаряд с залива. Из военных на танцах был только Веник. Он первым с перепуга махнул в окно. Трус! Не рискнул бы Веник провести лодку с динамитом и оружием мимо катера пограничной стражи, как это делал отец с товарищами Анисимовым и Поваляевым. Тайно перевозил из Финляндии винтовки дедушка с дядей Васей.

На вопросы Орджоникидзе Кондратий отвечал скупо.

— Благодатные места здесь: вода, лес, грибы, ягоды, поди, и судаки в озере водятся, — сказал Орджоникидзе.

— Курорт — комарье живьем поедает, — ответил Кондратий и больше слова не проронил, пока лодка не зашаркала по дну.

Кондратий сошел в воду, подтянул лодку к берегу.

Добрались до полянки. У затухающего костра коренастый человек в накинутом на плечи пальто наливал кипяток в кружку из жестяного чайника. Орджоникидзе принял его за хозяина покоса, направился прямо к шалашу. Кондратий позвал отца. Емельянов что-то медлил, видимо, переодевался.

Владимир Ильич — а это он был у костра, — крайне довольный, что Орджоникидзе его не узнал, незаметно подошел к нему и дружески хлопнул по плечу.

— В гости, Серго, приехали и хозяина обходите.

Орджоникидзе растерялся, как в землю врос. Без бороды и усов было не узнать Ленина, только знакомый голос.

— Обознались, я сему рад, у чужих вполне сойду за финского батрака, — говорил улыбаясь Владимир Ильич, спохватившись, сказал: — С дороги, поди, проголодались?

Николай кинул скатерку на сено. На ужин был кипяток без сахара, черный хлеб и селедка.

Затем устроились в шалаше. Зиновьев был в плохом настроении, забравшись в угол, уснул. Владимир Ильич живо расспрашивал Орджоникидзе. Интересовало его все: что происходит на фронтах, настроение рабочих столицы, Москвы и провинции. Где крестьяне выступают с оружием против помещиков и Временного правительства. Как завозят продовольствие в Петроград. Что за шаги предпринимают послы Англии и Франции, чтобы удержать в упряжке Антанты Россию.

Орджоникидзе подготовился к встрече с Лениным, он хорошо знал обстановку в стране, был в курсе дел Центрального и Петербургского комитетов партии, знал, что делается в контрреволюционных партиях.

Беседа затянулась. И у Орджоникидзе были вопросы к Ленину. Вот-вот должен собраться Шестой съезд партии большевиков. Владимир Ильич снова подтвердил, что лозунг партии «Вся власть Советам!» нужно временно снять.

— Еще недавно, — говорил Владимир Ильич, — Советы могли взять власть. Теперь они дискредитировали себя, предали рабочих и крестьян, предали фронтовиков. Власть нераздельная у Керенского и Корнилова. Отобрать у них власть может только вооруженное восстание, оно не замедлит, не позже сентября — октября вверх тормашками полетят русские бонапартики.

Орджоникидзе был приятно ошеломлен, порадовала сила убежденности. В глубоком подполье, в условиях неслыханной клеветы и травли, Ленин неутомимо работал, определял сроки народного вооруженного восстания.

Забрезжило, проснулся Николай. Владимир Ильич и Орджоникидзе еще продолжали беседу.

— Полуночники, — с укором сказал Николай, — на свежую голову лучше думается.

— Давно с Серго не виделись, — оправдывался Владимир Ильич, — накопились неотложные дела.

Под утро они прилегли. Орджоникидзе проснулся около одиннадцати.

— Разрешите Серго и мне выкупаться, — шутливо попросил разрешения у Николая Владимир Ильич.

— На озеро пойдете только с провожатым. — Николай кликнул Колю.

Вскипятив чай, нарезав черный хлеб крупными ломтями, Николай позвал завтракать.

Завтракали на полянке, скрытой молодыми кустами.

Орджоникидзе ушел с Колей погулять по лесу. Владимир Ильич уединился, закончил статью в «Правду», написал письма Свердлову, Сталину и записку Надежде Константиновне.

Гостя перевез на другой берег озера Кондратий.

22