Избранное

— Соглашайтесь. — Варя почувствовала себя вновь учительницей. — Уверяю, не так сложно.

…В этот день Варя вернулась домой поздно. Анфиса Григорьевна, обеспокоенная ее долгим отсутствием, поджидала у парадной:

— Пропали. Обед-то нетронутый стоит. Я уж думала, не случилось ли чего…

По усталому, но необыкновенно радостному лицу своей жилички она поняла, что ничего плохого не произошло с ней.

Умышленно или случайно Варя оставила книгу у Тимофея Карповича. По иллюстрациям он догадался, что это роман Дюма «Три мушкетера». На другой день после смены Тимофей Карпович съездил на Сытный рынок и на книжном развале купил истрепанный томик «Трех мушкетеров» на русском языке…

Спустя неделю он встретился с Варей у «Стерегущего». Она даже не посмеялась над его попыткой изучать французский язык по переводному роману. Она принесла учебник, но им было не до занятий. Бродили до сумерек, катались на американских горах в саду Народного дома.

Французский язык Тимофею Карповичу давался с трудом. Когда в перерыве на обед рабочие выскакивали из мастерской на двор глотнуть свежего воздуха, подымить дешевыми папиросами или кременчугской махоркой, он отходил в сторонку, вынимал из кармана тетрадку со старательно выписанными латинскими буквами. У забора на вытоптанной траве он и учился и обедал.

Встречались они по-прежнему в парке по четвергам и воскресеньям. Как-то раз Тимофей Карпович досадливо захлопнул учебник, буркнул, что легче барана научить петь в опере, чем его, Тюменева, говорить по-французски. Варю испугало не то, что ученик бросит занятия, испугала мысль, что прекратятся эти встречи, к которым она уже привыкла. С еще большим нетерпением ждал этих встреч Тимофей Карпович. Если у него случался свободный вечер, он уходил из дому, но куда бы ни шел, непременно оказывался у «Стерегущего», хотя даже от самого себя скрывал возникшее чувство. Он не смел еще и думать, что Варя для него не только учительница французского языка…

Однажды Тимофей Карпович пришел к «Стерегущему» с опозданием. В глазах — озорной блеск, на лице улыбка.

— Выпили или выиграли? — спросила Варя. Она еще не видела своего ученика таким возбужденным.

— Выиграли. — Тимофей Карпович крепко-накрепко пожал Варе руку. — Выиграли забастовку…

На медеплавильном заводе рабочие потушили печи. Шумная мастерская с продымленным потолком казалась покинутой навсегда. Опоки валялись, будто отпала в них надобность, медная стружка перемешалась с обгоревшей землей.

В медеплавилке много лет хозяйничал мастер, обедневший родственник какого-то влиятельного лица из общества фабрикантов и заводчиков. Он и сейчас вел себя так, словно остановка печей его не касалась. Каждое утро, прежде чем уйти на завод, он тщательно брился и ругал кухарку за плохо подогретый кофе, хотя к стакану нельзя было и притронуться.

Пошел уже четвертый день забастовки. Кухарка — это она сама потом рассказывала соседкам — принесла ему в спальню бритвенный прибор и горячую воду. Вдруг явился заводской посыльный. Мастер впервые вышел из дому небритый.

В конторе управляющий сказал ему:

— Хозяин не намерен дальше терпеть убытки. А я не желаю терять наградные. Поняли? Завтра пустите печи. Наймите поденщиков, сами встанете за старшего.

У заводских ворот выжидательно прохаживались сумрачные люди. Сюда их согнала нужда. Не сходя с крыльца, мастер окинул пытливым взглядом безработных, выискивая изголодавшихся, — те более податливы. Таким ему показался молодой великан в брезентовых портках, распахнутой синей блузе, под которой не оказалось нательной рубашки. Мастер поманил его.

— Ступай в контору, оформляйся. Жалованье плавильщика первой руки.

Великан тоскливо глянул на товарищей. Безработные молчаливо отступили. Секунду-две он стоял один, а затем решительно подался назад.

— Марш в контору, чурбан! — сердито повторил мастер.

— Покорнейше благодарен. С позапрошлой казанской на поденке, а какая это жизнь? День работаешь, неделю у заводских ворот или на пристанях околачиваешься — не кликнет ли кто. И все ж озолоти, а меня в литейку на канате не втащишь. Чужой хлеб вот тут колом встанет.

Великан показал рукой на горло.

— Смутьян бесштанный, с голодухи подохнешь под забором. — Мастер спрыгнул с крыльца, замахнулся кулаком на рабочего.

— Но-но, не балуй, мастер, а то ненароком зашибу. Хозяину еще разор на похороны, — с тихим смешком сказал безработный великан.

— Смотри, лапотник, как бы с голодухи не окочурился. Введешь казну в расход на гроб и телегу.

— Из твоей мошны не вытянешь и гроша на отпевание! — крикнул великан, вызвав одобрительный смешок в толпе.

Мастер понял: бранью безработных не проймешь. Он степенно откашлялся, заговорил сладенько:

— Вам-то какой интерес страдать за лодырей? Кто их гнал? Сами не пожелали работать, разбогатели: в одном кармане вошь на аркане, в другом — блоха на цепи. Ушли — скатертью дорога.

— Кто смотрит из подворотни, тот недалеко видит! — крикнул угрюмый старик.

— А ты не философствуй. А ну подходи, кто хочет три поденки за смену, — соблазнял мастер. — В субботу получка.