Избранное

Более вероятно, что его арестовали за последнее «преступление». В артиллерийской гвардейской бригаде, где он проходил двухнедельный военный сбор, давал читать солдатам листовки Петербургского комитета партии. Восстанавливая в памяти, кто бы мог его выдать полиции, Александр Михайлович почему-то подумал на Усатенко. Подозрительно, что кондуктора с Финляндской дороги прислали проходить военный сбор в ту же бригаду, в ту же батарею. Но он держался от Усатенко подальше. Мало ли в жизни бывает совпадений. «Мир тесен», — отогнал подозрение Александр Михайлович, лег на жесткую койку и неожиданно крепко уснул.

Выспаться не дали, растолкал надзиратель. В камеру принесли кипяток и кусок черствого хлеба. На требование Александра Михайловича, чтобы ему немедленно предъявили обвинение или освободили, надзиратель буркнул: «Раз к нам попал, то торопиться теперь тебе некуда. В свое время узнаешь, за какие преступные деяния будут судить». Только на четвертый день вызвали на допрос. Жандармский подполковник, не назвав себя, с открытой неприязнью сказал, что дворяне, подобные Игнатьеву, лишь вводят казну в расход: на виселицу, рытье ямы, доставку извести и плату палачу.

— Я не лишен прав состояния. Прошу вести себя подобающим образом, — предупредил Александр Михайлович.

— Вежливости требуете? Хорошо, — с угрозой в голосе сказал подполковник. — Все про вас, все знаем! Доказано ваше участие в уфимской экспроприации.

Александр Михайлович никогда не был в Уфе, никого не знает в этом городе, но радость сдержал, только сказал язвительно:

— С одинаковым успехом можете обвинить меня в том, что я из своей квартиры на Забалканском не только участвовал в противоправительственном деянии в Уфе, но и прорыл подземные ходы в брильянтовую кладовую Зимнего дворца и в подвалы казначейства.

У следователя не было обличительных материалов. Заключенный не из пугливых, «на бога» признания не выбьешь. Пригрозив доказать причастность Игнатьева к неудавшейся экспроприации, он вызвал конвойного.

Неделю Александра Михайловича не вызывали на допрос. Следователи всерьез запутались. Видимо, запрашивали дополнительные материалы из Уфы.

33

Настроение день ото дня у Александра Михайловича портилось. Полиция арестовала его, не имея веских улик, теперь срочно «стряпает дело» — в крепость посадить или на каторгу отправить.

Всю ночь он проворочался на койке. Кажется, только сомкнул глаза, как разбудили. Сначала он не понял, почему стучат не в дверь, а в окошко. Поднял голову, улыбнулся — на перекладине решетки сидел нахохлившийся воробей.

— Завтракать прилетел, — обрадовался Александр Михайлович. — Крупы нет, а хлебом угощу.

Привстав на носки, он забросил на подоконник горсть крошек. Воробей весело клевал. Заскрипел ключ в дверях, Александр Михайлович и головой не повел, хотя чувствовал, что в камере находится надзиратель.

— Заключенный, — зычно окликнул он, — почему нарушаете инструкцию?

Ничего предосудительного Александр Михайлович не сделал, потому он недоуменно посмотрел на тюремщика, спросил:

— Покормить воробышка…

— Всякую птицу кормить запрещено категорически и к окошку приближаться тоже, — охотно перечислял строгие параграфы тюремной инструкции надзиратель.

— Умный человек составлял инструкцию, — сказал кротко Александр Михайлович.

— Лишаю на день права чтения книг, — буркнул надзиратель.

— Многовато за кормление воробышка.

— Наказание дано за оскорбление чиновника департамента.

— Когда? — Александр Михайлович сделал вид, что искренне удивлен. — Наоборот, слышали, я его назвал умным!

— А про себя что в башке держали? Дурак чиновник! — выкрикнул надзиратель.

Мышление тюремщика забавляло Александра Михайловича, но тот быстро прекратил дискуссию, вышел из камеры и захлопнул дверь.

За ослушание лишат чтения! Александр Михайлович и на эту жертву решился, накрошил хлеба, но с крыши тюрьмы сбросили ржавый лист, воробей испугался и улетел.

Допрашивали Игнатьева перекрестно двое: знакомый уже жандармский подполковник и штатский.

— Можете охарактеризовать нам Александра Федоровича Васильева? — спросил подполковник.

— Не могу.

— Не желаете помочь следствию, — вставил штатский. — Учтем.

— На то царь содержит агентов, следователей и городовых, — сказал Александр Михайлович. — Среди моих знакомых нет ни одного Васильева.

Полистав записную книжку, штатский поправился:

— Александра Васильевича Федорова.

— Василия Александровича Крылова, — перебил штатского подполковник.

Следователи сами точно не знали фамилии человека, видимо, политического, которого разыскивали по уфимскому делу. Александр Михайлович не упустил случая загнать их в угол.

— Фантазировать не умею, — заговорил он серьезно, — а то бы оказал услугу правосудию, придумал бы не то Васильева, не то Федорова, не то Александрова.

Сбитые с толку, запутавшиеся, следователи прервали допрос.