Избранное

— Нищим подают медяки, — сухо ответил полковник, — жертвую кредитный, сожалею, но собственного монетного двора у меня нет.

«Дешево ценят на оружейном человеческую жизнь», — подумал Николай, не удержался, сказал:

— С листом ли, с шапкой на паперти — одно и то же.

— Не желаете пускать лист жертвователей, дело ваше, — полковник убрал деньги в бумажник. — Не навязываю. Можно Фирфарова с красилки и на пенсию вывести. Поблагодарит ли он ходатаев?

Выбравшись из кабинета, Николай с досады плюнул. Ругал себя за горячность и Анисимов.

— Не получилось, а хуже бы бедняге от наших хлопот не стало. Хитер полковник, под корень срезал.

— На казенном правда и не ночевала, — поддакнул Николай.

— Пока всяк только при своей обиде будет брать лиходея за грудки, любой городовой зачинщику голову отвернет. А попробуй задень какое-нибудь благородие… сомнут, в земле сгноят. Сподручно им нас в одиночку бить. Деда твоего турнули без права поступления, отца — по той же статье. А если бы… — Анисимов распрямил плечи. — Нас, рабочих и мужиков, тьма-тьмущая, их сиятельств благородий — горстка. А вот они правят, сундуки набивают, тех, кто ропщет, сажают в острог, гонят по этапу.

— Кто же нам подскажет, как прутики воедино собрать? — живо спросил Николай.

— Землегляд. Он народник, — сказал Анисимов. — Побольше бы таких было, не посмели бы мастерового и мужика притеснять.

— Народник, — повторил Николай, и ожили смутные воспоминания детства, когда в Петербурге на Екатерининском канале убили царя. Жена начальника завода все траурное на себя напялила, а дед Емельянов разорил копилку, рублевые свечи поставил своему святому — Николаю Чудотворцу, святым Петру и Павлу за то, что бог прибрал царя.

— Послезавтра собираемся в леску за Гагаркой, зайти? — спросил Анисимов.

— За мной-то зачем? — вяло спросил Николай и вдруг оживился: — Ах да, с Землеглядом познакомишь…

2

Алексей Алексеевич, новый правитель канцелярии, надворный советник, слыл в Сестрорецке либералом. Полковник, видимо, поручил ему «что-то сделать для чахоточного». Спустя неделю, когда Фирфаров еще отлеживался в больнице, Николая неожиданно вызвали в канцелярию.

— Радуйтесь, штраф с Фирфарова снят. — Алексей Алексеевич, постукивая очками по кулаку, продолжал: — Здесь вот деньги на лечение.

— Тридцать рублей смогли выделить.

Вызов в канцелярию, отмена штрафа с Фирфарова и свалившиеся вдруг деньги были для Николая такой неожиданностью, что он растерялся, переминаясь с ноги на ногу, не знал, как поступить. На лечение тридцать рублей мало, а для Фирфарова это деньги большие. Месяц с семьей прокормится.

— Ведь вы ходатайствовали за Фирфарова? — Алексея Алексеевича сбила с толку нерешительность Емельянова.

Николай не успел ответить, генерал, приоткрыв дверь, позвал чиновника.

Полчаса прождал Николай, а уйти нельзя — тридцать рублей лежат в конверте. Заскучав, он взял со стола книгу: незнакомые буквы на обложке, но с любопытством полистал. Увлекшись, не заметил, как вернулся от генерала правитель канцелярии.

— На чужом языке, наверно, интересно читать? — сказал Николай и спросил: — Роман из какой жизни?

— «Лелия» — это роман о судьбе женщины, а написала его французская писательница Жорж Санд, — доброжелательно объяснял Алексей Алексеевич. — Любите читать?

— Редко приходится. В обществе трезвости дают книжки все больше о спасении души, про козни дьявола и белую горячку.

Алексей Алексеевич засмеялся: позабавила откровенность мастерового.

— В ваши годы еще рано думать о спасении души, — сказал он. — А что любите читать — о приключениях, похождениях сыщиков?

— Тянет к серьезному, — признался Николай. — Прошлым летом студент дал почитать «Муму». До сих пор, как закрою глаза, вижу Герасима в лодке с собачкой и кирпичи.

То ли подкупила любовь мастерового к серьезной книге, то ли чиновнику хотелось поближе познакомиться с Емельяновым. Так или не так, но он пригласил его во вторник к себе.

— Есть в моей библиотеке Толстой, Короленко, Тургенев, Лесков.

Во вторник, словно назло, мастер оставил Николая на сверхурочные. Прямо с завода он поспешил в Ермоловку. Когда в конце улицы показался темно-зеленый особняк с квадратной башенкой, Николай оробел, сбавил шаг: опоздал безбожно, удобно ли? Но себя успокоил — не в гости идет, за книгами.

Дорожка, густо посыпанная песком, вела не к парадному крыльцу, а к застекленной веранде, откуда доносились удары бильярдных шаров. И когда до веранды осталось несколько шагов, из ягодника выкатился черный лохматый шарик с белым бантом и весело затанцевал у ног Николая, тыча холодный нос в руку.

— Попрошайка, — Николай погладил собачонку, кинул пряник.